Газданов - [5]

– Крепите паруса и ничего не бойтесь! — командую я. — Начинается шторм!

– Опять кричит, — говорит няня.

Но вот мы проходим Индийский океан и бросаем якорь. Все погружается в темноту; спят матросы, спит белый город на берегу, спит мой отец в глубокой черноте, где-то недалеко от меня, и тогда мимо нашего заснувшего корабля тяжело пролетают черные паруса Летучего Голландца» («Вечер у Клэр»).

С той поры фраза «мальчик с детства бредил путешествиями» приобрела для Гайто зловещий смысл. Столько раз мечтали они с отцом вместе отправиться в кругосветное плавание, а теперь у каждого был свой маршрут — в одиночку. Впервые смерть явилась перед Гайто в мужском обличье, такой он опишет ее в книгах. В действительности же у нее не было ни пола, ни возраста. К 1913 году в семье Газдановых распалось не только мужское братство — одна за другой, с разницей в несколько лет умерли сестры. Первые десять лет жизни Гайто оказались наполненными встречами, путешествиями, расставаниями и невосполнимыми потерями. Эти годы оказались и последним мирным десятилетием жизни России.

Мертвенно-бледное лицо отца, пара семейных снимков несколько страниц романа «Вечер у Клэр»— так в памяти на пленке и на бумаге застыли эти годы в судьбе нашего героя.

3

Оставшись вдвоем с Гайто, Вера Николаевна отправилась на Украину. Посоветовавшись с родными, она решила устроить сына в Петровско-Полтавский кадетский корпус.

Кадетские корпуса появились в России в 1732 году как закрытые средние военно-учебные заведения преимущественно для детей офицеров. Гайто благодаря своему происхождению имел право поступления туда. Отец его незадолго до кончины получил звание полковника, да и большинство отцовских родственников имели военные чины и награды. В материнском роду также были офицеры. Дядя Веры Николаевны — Дмитрий Константинович Абациев — к тому времени стал уже генерал-майором. Так что прошение матери было удовлетворено, и Гайто был допущен к экзаменам.

Вере Николаевне нелегко далось решение отдать сына в кадеты. Она знала: будь жив отец, этого бы не произошло. Они мечтали о хорошем гражданском образовании сына. Теперь родительские мечтания ограничивались пенсией вдовы. И надо было воспользоваться возможностью дать сыну среднее образование за казенный счет. Гайто практические рассуждения в расчет не брал — его возраст позволял ему мечтать о чем угодно. Больше всего на свете в тот момент его пугала разлука с матерью. Он был по-настоящему домашним ребенком, не знавшим суровых наказаний и грубых окриков и не встречавшим в своем окружении человека, который бы его не любил и не баловал. Теперь он был немного в обиде на мать за то, что она хотела его оставить в этом пыльном городке, куда они приехали за две недели до экзаменов.

Зеленые заросли, сине-белая река Ворскла, бледно-желтое здание гостиницы — все показалось ему чужим и враждебным в городе, которого он впоследствии, став писателем, лишит звучного и ласкового настоящего имени Полтава и переименует в безличный Тимофеев.

Тем не менее, чтобы не огорчать мать, Гайто успешно выдержал экзамены, а затем послушно выслушал приказ о своем зачислении в кадеты. Из двадцати девяти кадетских корпусов, существовавших то время в России, старейший Петровско-Полтавский делился одним из лучших.

Корпус был учрежден в 1840 году и по указу Николая I был назван Петровско-Полтавским в честь победы Петра I в Полтавской битве. К его открытию император подарил корпусу портрет Петра Великого, а затем — к первому выпуску — изображение Петра во время Полтавской битвы и знамя. Первый набор составлял всего сто человек. Гайто же попал в корпус, когда в нем обучалось уже более четырехсот кадетов.

Предчувствия не обманули нашего героя — не зря он не хотел расставаться с матерью. Военный уклад учреждения противоречил характеру и привычкам Гайто, и даже то обстоятельство, что корпусный праздник — 23 ноября — совпадал с его днем рождения, не могло изменить неприязненного отношения мальчика к военной дисциплине. Дети из настоящих военных семей, привыкшие к культу дисциплины, легче относились к строгим формальностям и муштре, на которых строилась красота воинской выправки. Бесконечные маршировки мимо изображений Петра в парадной зале, вынос знамен, краткие казенные обращения и такие же обязательно краткие ответы, вроде «никак нет» и «так точно», — все это казалось Гайто утомительным и ненужным. Ему непременно хотелось все переставить с ног на голову и ответить на краткий вопрос офицера как-нибудь иначе: «что вы, что вы, нет никак!» или «точно, точно так и есть!». Такие выходки были строго наказуемы. Легче было встать самому на голову — умение пройтись по длинному кадетскому коридору на руках Гайто считал главным и лучшим навыком, приобретенным за год пребывания в корпусе.

Не менее тягостным казалось Гайто и основательное религиозное воспитание будущих офицеров. Большинство воспитанников, будучи детьми военных, традиционно отличались приверженностью к православию и монархии, что передавалось им по наследству. В отличие от ровесников-гимназистов они чурались вольнолюбивых разговоров о политике и искусстве. Не только начальство, но и сами товарищи не поощряли собственное мнение кадета по тому или иному вопросу. Тем более не полагалось будущему офицеру заниматься толкованием Священного Писания. Его надо было просто знать. Гайто же, привыкший в семье к свободным суждениям, — Газдановы, независимо от темы разговора взрослых, никогда не выставляли из комнаты детей, – принимал покорное исполнение религиозных обрядов признак либо скудоумия, либо лицемерия. Он хорошо помнил снисходительное отношение отца и к духовенству даже к умеренной религиозности матери. Гайто и сам не понимал, зачем мать добровольно ходит в церковь, но заподозрить ее в неискренности не мог, а потому воспринимал по-отцовски, как одну из немногочисленных маминых слабостей — вроде боязни воды. В этом смысле семья Газданова не избежала еще одного знака той эпохи — всеобщего, ослабления религиозного чувства.