Газданов - [3]
Будучи как-то на Кавказе, Лидия предложила Магомету взять в дом на воспитание племянницу Дику. Дика была ровесницей их дочери Лиши. К этому времени и Погожева, и Абациев оставили мысли о подпольной революционной работе и оба стали сторонниками общественных преобразований путем просвещения, решив начать с ближайших родственников. Для девочек были наняты лучшие учителя. И за десять лет, наполненных иностранными языками, историей, литературой, музыкой, ежедневными прогулками по строгим проспектам и набережным, Дика превратилась в образованную красавицу. Такой ее увидел в доме на Кабинетской Баппи (Иван) Газданов — будущий отец нашего героя.
Дядя Магомет благосклонно смотрел на их знакомство. Во-первых, ему нравился сам Баппи. Добрый, веселый и открытый молодой человек, старательный студент Петербургского лесного института, увлеченный биологией и географией ей, он мог стать надежным спутником для несколько замкнутой и не по годам серьезной племянницы. Даже беглого взгляда постороннего человека было достаточно, чтобы понять — их простые и естественные отношения обещают гармоничный союз. И потому Абациев не стал чинить молодым людям препятствий.
Вторым благоприятным обстоятельством являлось то, что у семьи Газдановых было доброе имя в Осетии. Газдановы переселились из селенья Уредон во Владикавказ в начале XIX столетия, когда тот еще не был преобразован в город и на картах обозначался как крепость. Отец Баппи — Саге (Сергей) Газданов — прославился героическим участием в Русско-турецкой кампании 1877—1878 года под командованием генерала Михаила Скобелева. Данел, брат Баппи, был известным адвокатом, другом Косты Хетагурова. Дядю Баппи, Гургока (Ефима) Газданова, Абациев прекрасно знал со времен студенческой юности, когда они были членами одного революционного кружка. Таким образом, Абациев был рад тому, что теперь два славных рода, вместо того чтобы крушить старый мир, объединятся для создания нового — семьи.
Вскоре так и произошло. Супружеская пара Газдановых превратилась в настоящую семью — у них родился сын Гайто, названный при крещении Георгием.
Сам Гайто полагал, что ни происхождение, ни близкое окружение, ни обстоятельства жизни, ни внешние воздействия не способны объяснить, почему тот или иной человек становится тем, кем он становится. Мы не будем спорить с героем. Мы только скажем, что он родился в 1903 году в России. Дата и место говорят о многом.
В те дни, когда Гайто появился на свет, писатель Сергей Минцлов записывает в своем дневнике: «Петербург. 27 ноября 1903 г. Движение в учебных заведениях усиливается; слышал, что были сходки и скандалы в Лесном институте, у путейцев и т.д. Арестован профессор университета Аничков, провозивший через границу пресловутое "Освобождение"[1], превратившееся для него в "Заключение". Толкуют о производящихся многочисленных арестах и обысках; предвещаются крупные беспорядки среди студенчества и рабочих».
Это были предвестия событий, в силу которых всем, кто родился там и тогда, предстояло сделать свой выбор. Зависел ли он от происхождения, окружения и обстоятельств, это каждый решал сам. Мы лишь заметим, что в жизни Гайто все три фактора были исключительные.
Древние осетинские корни и европейское воспитание родителей Гайто были реальным отражением причудливого переплетения людских судеб эпохи fin de siecle[2]. Девять столетий минуло с тех пор, как осетины приняли православие, но язык, традиции и обычаи наследники сарматов бережно хранили в неприкосновенности. Девять столетий осетинские дети получали двойные имена — родные для семьи и православные при крещении.
В середине же XIX столетия Россия, освоившая Кавказ, манила просвещением, и способная талантливая молодежь потянулась на север — в Москву и Петербург — получать образование. И к началу XX века в среде осетинской интеллигенции теснейшим образом смешались тысячелетние кавказские обычаи, вековые православные традиции и европейские воззрения, впитанные за последние несколько десятков лет.
На судьбе Газданова эти обстоятельства отразились прямым образом — он вырос на русской и европейской литературе, осетинским языком почти не владел, но свои произведения он с гордостью подписывал осетинским именем — Гайто. Первому имени он никогда не изменял.
Поэтому никакой путаницы имен в нашем предыдущем повествовании не было — осетины привыкли указывать два имени. Не будет ее и в дальнейшем. Следуя за нашим героем, мы будем называть его так, как называл себя он сам, а второе имя — Георгий — останется для его официальных знакомств.
Второе посещение Кабинетской, ставшее первым сознательным воспоминанием детства, было чрезвычайно кратким и продлилось всего две недели. Отца, служившего лесничим в Сибири, перевели на другое место, и в Петербург они попали транзитом, перебираясь с северо-востока на запад империи. Минск, Брянск, Смоленск — везде останавливались недолго. Следующие три года в памяти Гайто остались как сплошное чередование чемоданов с лесами, охотой и опять чемоданами. Чемоданы распаковывались, жизнь налаживалась, осваивался лес, заводились собаки, лошади, приступали к охоте, потом чемоданы вновь паковались, Газдановы переезжали на новое место — и все повторялось. Между переездами семья разрасталась — у Гайто появились две сестры.

«Эта авантюристка была римлянка, довольно молодая, высокого роста, хорошо сложена, с черными глазами и кожей поразительной белизны, но той искусственной белизны, что свойственна в Риме почти всем галантным женщинам, и которая так не нравится лакомкам, любящим прекрасную природу.У нее были привлекательные манеры и умный вид; но это был лишь вид. Она говорила только по-итальянски, и лишь один английский офицер по фамилии Уолпол поддерживал с ней беседу. Хотя он ко мне ни разу не обращался, он внушал мне дружеские чувства, и это не было только в силу симпатии, поскольку, если бы я был слеп или глух, с сэром Уолполом мне было бы ни жарко ни холодно…».

«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.

«Что касается причины предписания моему дорогому соучастнику покинуть пределы Республики, это не была игра, потому что Государственные инквизиторы располагали множеством средств, когда хотели полностью очистить государство от игроков. Причина его изгнания, однако, была другая, и чрезвычайная.Знатный венецианец из семьи Гритти по прозвищу Сгомбро (Макрель) влюбился в этого человека противоестественным образом и тот, то ли ради смеха, то ли по склонности, не был к нему жесток. Великий вред состоял в том, что эта монструозная любовь проявлялась публично.

В книге, написанной непосредственными участниками и руководителями освободительного движения в Сальвадоре, рассказывается о героической борьбе сальвадорских патриотов против антинародной террористической диктатуры (1960-1970-е годы).

Отец Бернардо — итальянский священник, который в эпоху перестройки по зову Господа приехал в нашу страну, стоял у истоков семинарии и шесть лет был ее ректором, закончил жизненный путь в 2002 г. в Казахстане. Эта книга — его воспоминания, а также свидетельства людей, лично знавших его по служению в Италии и в России.

Новую книгу «Рига известная и неизвестная» я писал вместе с читателями – рижанами, москвичами, англичанами. Вера Войцеховская, живущая ныне в Англии, рассказала о своем прапрадедушке, крупном царском чиновнике Николае Качалове, благодаря которому Александр Второй выделил Риге миллионы на развитие порта, дочь священника Лариса Шенрок – о храме в Дзинтари, настоятелем которого был ее отец, а московский архитектор Марина подарила уникальные открытки, позволяющие по-новому увидеть известные здания.Узнаете вы о рано ушедшем архитекторе Тизенгаузене – построившем в Межапарке около 50 зданий, о том, чем был знаменит давным-давно Рижский зоосад, которому в 2012-м исполняется сто лет.Никогда прежде я не писал о немецкой оккупации.