Гайджин - [17]

После сегодняшней встречи в час дня Кисен сказал Паскалю и Норе, что они свободны до вечера, а потом они поужинают вместе с ним и обсудят новую роль Паскаля в Америке. Взволнованная Нора потащила Паскаля по лавочкам и магазинам, расположенным на Гинзе, и наконец в депато, огромный универмаг около их отеля. Они с трудом проталкивались с этажа на этаж в этом универмаге, собравшем внутри только одному Богу известно сколько ресторанов, несколько супермаркетов и парочку музеев. МУЗЕЕВ. Не говоря уже о сотнях тысяч покупателей.

Паскаль дважды в год ездил в командировки в Японию, и каждый раз казалось, что людская толпа становилась все гуще. Тысячи автобусов, набитые пассажирами. Тротуары, запруженные миллионами толкающихся, пихающихся и мельтешащих японцев. Эстакады с машинами, набитыми людьми, как банки кильками. Улицы, все в грузовиках, машинах, мотоциклах, мопедах и велосипедах. Толчея и шум транспорта были невыносимы. И в довершение всего — жара. Паскаль чувствовал себя совершенно выжатым.

В гостиничном номере он, потянувшись, закинул руки за голову и с удовольствием вдохнул прохладный воздух. Теперь было более или менее сносно. Мир и спокойствие в четырех по-европейски обставленных комнатах, с баром, холодильником, кабельным телевидением на английском и видом на чудесный японский садик тремя этажами ниже.

Виктору Паскалю было уже далеко за сорок. Он был мулатом и не любил, чтобы его называли черным или хотя бы в шутку — «умный, смелый, почти белый». Он был крупным, красивым мужчиной с прямыми черными волосами, тоненькими, словно нарисованными усиками и озабоченной улыбкой. Его мир — это женщины, с которыми он бывал то груб, то угодлив. Он держался благодаря им, обманывая и используя их, как ему было нужно, тем не менее он не мог и секунды прожить без их любви и поклонения.

Подобно многим, он подвизался в индустрии развлечений, однако потерпел фиаско, потому что ожидал от жизни больше наслаждений, нежели труда и страданий. Он неплохо пел, но в Голливуде было много хороших певцов, которые работали официантами или на заправке и парковке машин. Вот тогда он решил посвятить себя рискованному делу: манипулированию чужими человеческими судьбами. Это был второй его талант: вешать лапшу на уши женщинам, умение убедить их поверить во что угодно. В Голливуде вранье было образом жизни, и Паскаль делал это не хуже других.

Как тебя зовут, мамочка, как ты ловишь кайф в этой жизни? Если я помогу отправить твою попку на работу в Японию, где она наверняка не была, думаю, в этом ничего страшного.

Якудзы платили по максимуму за свеженьких, молоденьких блондиночек, а не за старую козлятину. Он также неплохо зарабатывал, таская, как мул, пистолеты из Калифорнии в Гонолулу, летая в так называемые командировки. Возвращаясь, он привозил наличные, которые забирал из его офиса японец, никогда не улыбавшийся и ни разу не оставшийся в его офисе перекинуться хотя бы парой слов. Пару раз Паскаль ездил с наркотиками из Гонолулу в Лос-Анджелес и Сан-Франциско, но в эти моменты он был весьма близок к тому, чтобы испачкать свои подштанники. Таскать пару килограммов героина в сумке через плечо и думать, что в любой момент тебя могут зацапать феды[5], — тут любой наделает в штаны.

Слишком поздно для Паскаля было плакаться. Уж коль ты связался с якудзой, лучше было не ссориться. Он знал двух американцев, попытавшихся выйти из игры. Один был настолько глуп, что угрожал заложить всех скопом. Неделю спустя его нашли на собственной яхте в море повешенным в душевой. Самоубийство — объявила береговая охрана. Второй сгорел в собственном домике в лесу — взорвался обогреватель. Несчастный случай — объявила конная полиция штата.

Самое умное было помалкивать по пути в банк. Не рыпайся — и сорвешь куш. Этому принципу Паскаль следовал и теперь. Он надеялся разбогатеть, потому что оябун планировал расширить операции на Гавайях и материке. А это предполагало новую организацию дела с вовлечением ребят для тяжелой работы из Нью-Йорка. Не зная деталей, Паскаль, однако, предполагал, что дела будут касаться наркотиков, азартных игр, продажи оружия и кое-какого легального бизнеса. Он ощущал себя частью этого большого дела, которое его пугало, но в то же время и волновало, как прирожденного игрока.

В гостиной их номера Паскаль не без интереса наблюдал за тем, как Нора Барт плюхнулась спиной на белую кожаную кушетку, задергав ногами, скинула туфли и принялась массировать свои ноги. Он любил наблюдать за ней. Она никогда не стеснялась. Сучка, не имеющая стыда — это было одной из причин, почему он держал ее при себе. Она была жизнерадостно бесстыдна, и тем не менее обладала внутренней твердостью, которая делала ее незаменимой, когда дело касалось их бизнеса.

Норе Барт было тридцать. Она была стройной, хорошенькой женщиной с окрашенными в светло-розовый цвет волосами, коротко остриженными под панка, и с мускулистыми руками и ногами танцовщицы. Когда Паскаль встретил ее, она болталась на задворках Голливуда, иногда подрабатывая преподавателем аэробики, официанткой, сменной танцовщицей в музыкальных видеоклипах, продавщицей в супермаркете; когда не удавалось и это, то бисексуальной проституткой, приторговывая своей вертлявой попкой обоим полам. Ему нравился ее хриплый голос, ее стиль, ее энергия и ее готовность сделать все, что угодно, ради денег.