Гайд новичка - [85]

Я ему только хотел «молодец» сказать, как меня второй, который живой еще, хвать за бочину, и за собой увлек. Я даже охнуть не успел. Полетел вниз с карниза раскинув руки, как орел. А об воду шлепнулся, как лягушка об асфальт. Ну, больно наверно так же.

К счастью со скалами повезло — пролетел мимо. И вообще я сильно прибедняюсь, вот охотник, который со мной вместе упал, совсем плохо себя показал. Помолотил конечностями по воде, и потоп, как чемодан с кирпичами. Тот которого паукан за загривок цапнул, и то дольше продержался, хотя признаков жизни не подавал. Паукан, хоть и тупой, но сообразительный, сразу к берегу погреб. Ну и я поплыл. Меч Орма, за спиной привязанный очень сильно мешал. Отвязать его не получалось. И даже держать голову над водой, тоже получалось плохо. Я задержал дыхание, и начал погружаться, пытаясь развязать намокшие узлы. И выяснил что глубина мне по брови. Так что я добрел до первого попавшегося плоского камня, который выступал над водой. Подтянулся на руках, и вытащил себя из воды. Обнаружил себя на крохотном островке. С трех сторон меня закрывали камни, а с четвертой был водопад. Но это уже мне паукан доложил, он тоже сюда выплыл. По хорошему, так себе укрытие, но я что-то приуныл. Ну знаете, так иногда бывает, когда не попил, и по жаре несколько часов бродил. Или давление резко упало. Или отравился жестко, и лежишь весь зеленый. Или с Многоруками подрался и с водопада упал. Хотя, если снизу смотреть, то высота не такая большая. Этажа три примерно.

Эти позитивные мысли последние, что я помню. Видимо, дальше был обморок. Вот слово какое не солидное. Потерял сознание от переживаний. Вот так лучше.

Глава 22. Собеседование

Мне снился сон. Я был посередине бесконечного узора, похожего на индийскую цветочную мандалу. Узор был соткан из линий которые светились серебряным как свет звезд, сиянием. И это сияние было холодным и твердым, как лед. Я задергался, попытался привстать и осмотреться, но понял что не могу двинуться. Острый приступ паники, который сменился оглушающим ужасом, когда я понял, что ко мне приближается нечто. Нечто большое, затеняя серебристые линии мандалы, и огромное, как темная планета.

Я задергался сильнее, только для того, чтобы убедиться, что я влип надежно, как муха в янтарь. То что подбиралось ко мне, выбрасывало из себя огромные протуберанцы, сотканные из мрака, и клубящиеся как дым. Я чувствовал на себе взгляд тысячи глаз, и слышал сотни голосов. И все они были безумны.

Я понял, что как только «это» доберется до меня, меня не станет. И тогда я использовал свою способность «проникновение в суть». Просто потому, что это единственное, что я мог сделать. И лишь полнее ощутил бесконечное безумие и всепоглощающую тьму, что приближалась ко мне. Но это безумие было… Иронично? Тьма заметила эту мою попытку посмотреть в неё. И посмотрела на меня в ответ.

Ужас достиг такой силы, что я забеспокоился и за свое душевное здоровье. Просто, чтобы разрядить обстановку, я сказал:

— Простите, а не подскажите как пройти в библиотеку?

На томительно долгую секунду все замерло.

А потом, так, как это бывает во снах, обстановка сменилась. И вот, я уже сижу в большой комнате, стены которой тонут во мраке. Надо мной висит яркая лампа. Я щурюсь от света, опускаю взгляд вниз, и вижу блестящие металлические кандалы на руках, пояснице и ногах, которые плотно фиксируют меня на привинченном к полу серебристом стуле. Пол из тускло поблескивающего черного мрамора, покрытый узорами из серебрянной проволоки. Меня неожиданно сильно заинтересовал этот узор, но я вижу лишь несколько пересечений, и множество линий теряющихся в темноте, за пятном света.

Я пропускаю момент, когда появляется мой собеседник. И опять, как это бывает во снах, я знаю что надо делать. Это собеседование.

Мой собеседник сидит на стуле с высокой деревянной спинкой. Я не вижу его лица. Я вспоминаю что у меня есть еще один козырь, и пытаюсь призвать паука. Ничего не происходит. Мой интервьюер, неодобрительно качает головой, и извлекает из воздуха папку.

Это серая бумажная папка, с надписью «дело». В таких хранились бумаги еще при советском союзе. Она выглядит чуждо в тонких холеных пальцах с невероятно длинными, как будто акриловыми накладными ногтями. Вернее когтями — я вижу хищный изгиб. Человек в стуле с высокой спинкой лениво листает листочки папки, где как я знаю, вся моя жизнь.

— Простите, а у вас курить можно? — говорю я, когда дальше молчать уже не могу. Голос у меня неожиданно звонкий и приятный. Никогда раньше этого не замечал. Мой интервьюер встает, и делает шаг, и оказывается рядом. Это должно быть странно, потому как сидел он шагах в десяти. Но мне все равно. Длинный черный коготь показывает на табличку слева от меня, которую я до этого почему-то не видел. Табличка выдержана в соответствующем комнате стиле — строгая, черная, с серебристыми буквами. Он медленно вращается, потому что висит только на одной серебристой струне, теряющейся в темноте наверху.

«У нас не курят сигареты» — гласит надпись на табличке. Я поворачиваюсь обратно к собеседнику как раз чтобы увидеть, как он достает из стильного, тонкого золотого портсигара огромный косяк. Косяк размером и формой похож на куриное бедрышко из Макдональдса, и это скорее в нем можно было спрятать портсигар, а не наоборот. Я протягиваю руку, которая оказывается свободной, беру косяк. Он уже зажен, и пахнет ярким солнечным днем, морем и фруктами. Затягиваюсь как в последний раз. Табличка медленно поворачивается второй стороной, на которой тоже есть надпись.