Гай Юлий Цезарь - [37]

А что касается всего того, что носило имя или могло напомнить о славе Мария, то здесь кроме чистого расчёта действовала жгучая ненависть. Молодой Марий мудро поступил, что совершил самоубийство, но его отсечённую кровоточащую голову пронесли по улицам города. Куда более ужасной была судьба Мария Гратидиана, юного племянника великого Мария и одного из тех, кто был с ним в изгнании. Позже он дважды занимал должность претора и стал весьма популярным благодаря реформе денежной системы, в результате которой облегчилась судьба должников. Теперь, возможно надеясь на свою популярность, известность и на тот факт, что вся его карьера доказывает, что он был человеком умеренных взглядов, он не подумал о том, чтобы покончить собой. Его поймали, протащили по улицам города и, жестоко истязая, умертвили.

Месть Суллы не пощадила даже прах старого Мария, величайшего римского солдата. Его гробница была вскрыта, а прах развеян. Все его статуи были сброшены, все памятники, поставленные в честь побед, благодаря которым был спасён Рим, уничтожены. В подобных обстоятельствах я, моя молодая жена и ребёнок, естественно, жили в постоянном страхе.

Глава 9 СПАСЕНИЕ

Спустя некоторое время мы уже думали, что опасность миновала. Казалось, что если бы нас хотели убить, то сделали бы это в первые же дни террора Суллы. Более того, несмотря на то, что через жену я был связан как с Марием, так и с Цинной, нельзя было сказать, что я принимал активное участие в политике. Поэтому Сулла ничего не имел против меня лично, и я не был достаточно богат, чтобы убивать меня ради моей собственности. Мы также заметили, что резня, учинённая Суллой, не была уж совсем бесцельной. В его планы входило в конце концов сделать так, чтобы в государстве осталась одна партия, и Сулла продемонстрировал, что для того, чтобы создать и укрепить эту партию, он в некоторых случаях мог быть довольно милостив к молодым способным людям, которых он хотел привлечь на свою сторону. Если бы Цинна был моим отцом, а не тестем или если бы я был сыном, а не племянником Мария, то мне было бы запрещено занимать какие-либо государственные общественные посты. А так подобные ограничения меня не касались, и если бы Сулла захотел оставить меня в живых, то я вполне мог пригодиться ему. Некоторые друзья нашей семьи могли замолвить за меня словечко у тех, кто, как считалось, имел некоторое влияние на Суллу.

Возможно, для меня было бы лучше, если бы этих попыток не было. Суллу впечатлили мои успехи и тот факт, что я начинал пользоваться определённой известностью в общественной жизни. Он посчитал, что стоит заручиться моей поддержкой, и попросил друзей нашей семьи сказать, что мне нечего бояться, и более того, если буду действовать правильно, то могу даже рассчитывать на продвижение. Однако одним из условий выдвигалась необходимость порвать все связи с прошлым и развестись с женой, дочерью Цинны, в обмен на которую мне дадут другую жену, выбранную самим Суллой.

В таком предложении не было ничего необычного. Даже Помпей, к которому Сулла в то время относился с большим благоговением, вынужден был развестись с женой, которую очень любил, и жениться на приёмной дочери Суллы. Она же в свою очередь, для того чтобы осуществить этот план, сначала должна была развестись со своим мужем, от которого ждала ребёнка. Но этот план оказался неудачным, потому что она умерла при родах вскоре после того, как переехала в дом Помпея. Говорили, будто он был против этого брака, однако в то время власть Суллы была абсолютной, и даже друзья не решались перечить его воле.

Что касается меня, то, когда я узнал о сделанном мне предложении, моё сердце тут же переполнило то чувство решительного протеста, которое я испытал, ещё маленьким мальчиком выступая против Суллы на улицах. Исполнить волю того, кто убивал моих родственников и очернял память Мария, в таком личном вопросе казалось мне бесчестным. Кроме того, я был влюблён в свою жену. Поэтому, несмотря на то, что некоторые члены моей семьи и даже сама Корнелия, оставаясь до конца преданной и любящей женой, пусть даже она вела себя не совсем искренне, уговаривали меня сделать так, как приказал Сулла, у меня ни разу не возникло намерения подчиниться.

Было очевидно, что, поступая по-своему, я рисковал жизнью. Поэтому я поспешно собрал все деньги, которые мне удалось найти, тайно ночью покинул Рим и отправился в земли сабинов, на северо-восток от города. Здесь я провёл несколько недель, но и тут не чувствовал себя в безопасности. Даже в этой дикой стране бродили банды солдат Суллы, вылавливающие беглецов, и хотя в. некоторых деревнях и небольших городах у меня были друзья, на которых можно было положиться, в то время никто не был застрахован от предательства, даже в домах лучших друзей.

Никогда в жизни моё положение не было таким жалким, а будущее не казалось столь безнадёжным. Я получил новости из Рима о том, что отданы распоряжения о моём аресте, лишении жреческого сана и приданого Корнелии. Во всех этих мерах не было ничего удивительного, но когда я услышал о них, то вынужден был признать тот факт, который до этого старался не замечать, а именно, что в родной стране для меня не осталось никакой возможности проявить способности и выделиться. Единственное, на что я мог надеяться, это спасти свою жизнь, и для того, чтобы сделать это, должен был либо покинуть Италию, или, что казалось практически невероятным, вымолить прощение у Суллы.