Гавана. Столица парадоксов - [53]
Это язык революции: «Люди умирают. Партия бессмертна». Или вот девиз, наглядно показывающий, что корни революции уходят в язык восстаний рабов: «Мы скорее утопимся в море, чем согласимся быть чьими-то рабами».
Примечательно, что, когда подобные заявления звучат с постамента Хосе Марти на Пласа-де-ла-Революсьон, в небе часто кружат грифы-индейки, птицы смерти, aura tiñosa на кубинском испанском. Словно природа проявляет кубинское чувство юмора. Эти птицы — очень крупные и уродливые, но летают грациозно, что заметно, когда они делают петлю над статуей Марти. Естественно, есть множество гаванских уличных шуток, рассказывающих, почему грифов тянет к этому месту; с научными объяснениями дело обстоит не так хорошо.
Возможно, им просто нравятся статуи. В нескольких милях отсюда, в Кохимаре, птицы кружат над памятником Хемингуэю. Кохимар выглядит немного запущенным, как и все кубинские города, но есть в нем один объект в идеальном состоянии — это бетонная платформа со ступенями, поднимающимися к кольцу столбов, которое окружает полутораметровый каменный блок с зеленоватым бюстом Хемингуэя. У него та же глупая ухмылка, что и в «Эль-Флоридите». В этом крупном металлическом портрете нет никакой эстетической ценности, и на Хемингуэя он не очень похож, но говорить о нем что-то плохое не хочется, поскольку его поставили на скудные деньги местных рыбаков, собравших бронзовые детали и винты со своих лодок, чтобы переплавить их в подобие своего героя. Рыбакам статуя нравится, грифам тоже.
С самого начала революция, казалось, искала мучеников. Фидель, подобно Марти, часто говорил о своей смерти и готовности погибнуть. В 1956 году в Мексике, собираясь высадиться на Кубе и поднять бунт, он заявил: «В 1956 году мы станем либо свободными, либо мучениками».
Фидель понимал политическую ценность мученичества. Впервые гаванцы стали замечать это за ним, когда он запрыгнул на могилу Эдди Чибаса на кладбище Колон и произнес пламенную речь. Но, в отличие от Марти и Чибаса, Фидель знал, каково это — быть живым и у власти, и хотел, чтоб это продолжалось как можно дольше. Когда он все-таки умер в 2016 году в возрасте девяноста лет, то, вероятно, добавил себе еще больше престижа, поскольку в Гаване мертвый герой ценится куда выше, чем старый и дряхлый, даже если убрать его с глаз долой.
Многие погибли от рук людей Батисты — тысячи, как утверждал Фидель, — и в их честь вешались памятные таблички и ставились монументы. Но ни один из них не дотягивал до масштабов Марти, мученика, способного выступить за правое дело.
28 октября 1959 года двухмоторная «Сессна» с Камило Сьенфуэгосом на борту потерпела крушение над морем, и найти ее не удалось. Погибший в возрасте двадцати семи лет, меньше чем через год после прихода Кастро к власти, он мог бы стать мучеником революции. Все любили Камило, он обладал самой обаятельной из революционных улыбок. Но были сложности. Лучший друг или хороший парень не всегда годится на роль мученика. Кроме того, никто не знает, как умер Сьенфуэгос. Самолет исчез. Естественно, пошли разговоры, что Фидель убил его, но реальных доказательств тому не было. Пожалуй, Сьенфуэгос из революционеров был наиболее любим людьми, и его смерть вспоминают каждое 28 октября, бросая цветы в море-убийцу. Однако правильный мученик должен умереть у всех на глазах и в решающий момент.
Затем был Че Гевара, отнюдь не славный парень, но революционер до мозга костей, Робеспьер кубинской революции. В 1792 году, когда Конвент обвинил Робеспьера (который положил начало тому, что назовут Эпохой террора) в том, что тот позволил Французской революции стать чересчур кровавой, Робеспьер ответил: «Вы хотите революцию без революции?» Так бы мог сказать и Че.
Фидель Кастро восхищался и Робеспьером и Террором и даже заявил: «Нам на Кубе нужно много Робеспьеров». Один у него был, но Че, оставаясь революционером, не находил себе места, управляя государством и руководя банком. Он уехал, чтобы продолжать революционную борьбу, сначала в Конго, а потом в Боливию, где боливийская армия и ЦРУ убили его. Вот теперь революция получила своего великого мученика, революционера, отдавшего жизнь за свободу и уничтоженного ЦРУ. Распространилась легенда, что напоследок Че сказал: «Стреляй — ты убьешь только человека». В некоторых версиях он говорит: «Стреляй, трус…» Весьма вероятно, что он не произносил ни того ни другого, и в этом случае интересно было бы знать, кто это придумал, поскольку в этих словах воплощается очень своеобразная личность: смелый, воинственный мачо, ни во что не ставящий человеческую жизнь.
Тринадцать. Как надо спорить в Гаване
Но мы не можем опираться только на поэтический абсурд. Давайте искать поддержку и в том, что мы можем назвать научным абсурдом.
ХОСЕ ЛЕСАМА ЛИМАРай (Paradiso), 1966
Гавана, кажется, всегда пребывает в состоянии абсурда, и у каждого гаванца, похоже, он выражен в своей форме. Поэт Хосе Лесама Лима жил в состоянии поэтического абсурда, который противоречил тщательно продуманному научному абсурду кубинского правительства. Шедевр поэтического абсурда Лесамы, роман «Рай» привел в бешенство власти Кубы, хотя они, вероятно, его не поняли, поскольку текст настолько трудный для восприятия и поражающий воображение, что никто его до конца не понимает. Вся Латинская Америка аплодировала «Раю» как шедевру, за исключением кубинского правительства.
