Гавана - [4]

Прямо напротив него с изумленным видом стоял человек, одетый в форму нью-йоркской полиции. Стоял, держа в руке какую-то бумагу казенного вида, и пялился на Фрэнки. Двое вооруженных мужчин на мгновение застыли, пожирая друг друга взглядами.

— Нет! — завопил Фрэнки, предложив тем самым полицейскому разойтись по-хорошему, потому что прекрасно знал, что пришить копа означает своими руками создать себе большие трудности.

Но коп отказался разойтись по-хорошему, и его рука нырнула под двубортный китель, вытащив оттуда полицейский кольт. Он не сводил глаз с Фрэнки, и продолжалось это целую вечность. Следовало врезать копу по башке дулом автомата, но Карабин никогда не умел быстро соображать, а потому где-то через час (так ему показалось) коп выволок револьвер, взвел курок большим пальцем и начал поднимать его, чтобы направить на Фрэнки. Тот снова закричал: «Нет!», но в отличие от первого раза его голос потонул в грохоте выстрелов. Машинка билась и дергалась в его руках, словно змея, отчаянно пытающаяся вырваться.

Коп начал падать назад и вбок, револьвер с грохотом полетел на пол. И из тела сквозь новые дыры тоже обильно хлынула кровь.

Это вывело из оцепенения перепуганных покупателей. Они одновременно кинулись к двери, отталкивая друг друга, чтобы поскорее оказаться подальше от этого сумасшедшего и от его пуль. Кто-то высадил выкрашенное в черный цвет стекло и вывалился наружу через окно, впустив в помещение свежий воздух и дневной свет, которые сразу же разогнали висевшие в воздухе дым и пыль и открыли миру множество голых сисек и задниц. Паника оказалась настолько заразительной, что захватила и Фрэнки: он тоже утратил контроль над собой и бросился бежать, спасаясь от безумного убийцы и совершенно позабыв о том, что безумным убийцей был он сам.

На это тоже потребовалось время. Но в конечном счете проход освободился, и Фрэнки выбрался на улицу.

Он сразу же заметил две вещи.

Первое — там не было ни Ленни, ни автомобиля. Зато второе как раз было, и это была лошадь.

Вовсе не ковбойская лошадь (хотя какую-то секунду Фрэнки думал именно так), ведь ковбоев теперь не осталось нигде, кроме телевизора. Это была полицейская лошадь, на спине которой сидел полицейский, и она неслась галопом через суматоху переполненного машинами Бродвея, под вопли автомобильных гудков и крики бросавшихся в разные стороны людей.

«Дерьмо», — подумал Фрэнки.

Полицейский, сидевший верхом на лошади, вероятно, очень часто смотрел телевизор: он достал оружие, пригнулся к лошадиной шее и принялся стрелять во Фрэнки. Конечно, в телевизоре или в кино противник полицейского всегда падает, обычно получив пулю в руку или в плечо, но в реальной жизни ничего подобного не происходит. Вот и сейчас пули летели неизвестно куда, хотя Фрэнки все же увидел боковым зрением, как разлетелось еще одно черное стекло.

А всадник несся вперед, все ближе и ближе, хотя никто не знал, зачем он это делал. Может быть, из одной лишь глупости, может быть, из желания прослыть героем, может быть, все это произошло вообще случайно, но он ехал прямо на Фрэнки поперек потока автомобилей, протискиваясь между бамперами, и гнал лошадь галопом, будто намеревался втоптать Фрэнки в тротуар.

Фрэнки в ужасе смотрел на приближавшегося всадника и видел широко раскрытые, налитые кровью глаза лошади, в которых тоже стоял страх, видел выступившие на шкуре пенистые хлопья пота, слышал грохот подкованных копыт по тротуару и тяжелое, надсадное дыхание животного, которое, как он теперь понимал, по сравнению с ним было огромным и собиралось растоптать его, словно жука.

Он даже не принимал этого решения, да тут и нечего было решать; просто Фрэнки оказался единоличным владельцем злобно рычащего датского автомата, который за две секунды изверг весь свой заряд в грозное животное. Сам Фрэнки ничего не слышал — стрелки в разгар баталии всегда мало что слышат. Однако он чувствовал, как оружие, яростно содрогаясь, пожирало содержимое магазина, и ощущал вылет из экстрактора стреляных гильз, разлетавшихся во все стороны, словно горячие, только что изготовленные шарики воздушной кукурузы.

Очереди прошили грудь животного. Раны сразу же широко раскрылись, словно прорубленные топором, а лошадь на всем скаку остановилась и вскинулась на дыбы, сбросив своего крошечного наездника на тротуар. В следующее мгновение огромное животное жалобно заржало, осело на задние ноги и потоки крови хлынули из его пробитой груди, изо рта и носа, потому что кровь из расстрелянных легких пошла в дыхательное горло и носовые ходы. Лошадь билась, пытаясь встать, поскольку не имела никакого понятия о смерти, которая уже овладевала ее телом. А затем большая голова упала вперед, и животное застыло в неподвижности.

— Fungola![4] — выругался Фрэнки, швыряя под ноги пустое оружие.

Он осмотрелся и взмолился про себя, чтобы подъехал Ленни, но Ленни уже давно покинул поле боя. Послышался вой сирен, и Фрэнки показалось, что несколько особенно храбрых граждан принялись указывать на него пальцами.

— Вы убили лошадь! — выкрикнула какая-то женщина.

Фрэнки решил, что сейчас не лучшее время для того, чтобы вдаваться в объяснения, повернулся и пустился бежать по переулку, словно за ним гнались черти.