Гавань разбитых ракушек - [65]

Лара с трудом находила силы рассказывать о себе. Что оставило в душе Лары такую злость и обиду? Откуда это стремление быть судьей? Ольга пыталась вспомнить, что еще ей рассказывала доктор Виера, но не справилась с тяжелыми веками и туманными мыслями. Она закрыла глаза и уснула. Усталость и переживания так сморили ее, что она не слышала шума дождя и не видела снов.

Глава 18

Вновь объявился Родионов. Позвонил ей и попросил отправить ему сводки о ситуации с беженцами. Зачем? Надо. Утихает конфликт или идет по нарастающей? Уняли ли оппозицию или ждут новых президентских выборов в Сенегале? Что говорят люди? На чьей они стороне? Ольга отвечала кратко. Думала же лишь об одном — почему он позвонил? Мог бы и написать. Тем более только что уехал, ничего не могло существенно измениться за время его отъезда. Зачем он дергает за ниточки ее душу и делает вид при этом, что ему все безразлично? Она не марионетка, в конце концов. Он знает, что ей не все равно, как бы сильно ей ни хотелось изобразить равнодушие. Тешит мужское самолюбие? Смотри, мол, какую власть я еще над тобой имею? Ну да, имеет. И что? Ничего это не значит. Гордость — она все равно сильнее. И дурацкая, идиотская просто черта характера замыкаться на принятом решении делу не помогает.

Ольга задержалась в офисе. Уходя домой, заметила, что свет в комнате Лары еще горит. Постояла в нерешительности, борясь с желанием поговорить, рассказать о звонке Дениса, но вспомнила недавний разговор, закрыла за собой дверь и пошла к выходу. У ворот ее задержал охранник, начал жаловаться на то, что его фонарь разбился, а ему без фонаря никак. Ольга вздохнула. Даже такие мелочи нельзя решить без ее участия. «Хорошо, купим тебе завтра фонарик», — заверила она охранника. «А как же сегодня ночью? Что же делать без фонарика?» — канючил охранник. «Ну возьми вот денег, купи у лавочника, если он продаст тебе так поздно что-либо». Вытащила из сумки свои деньги. «Продаст!» — радостно заверил охранник. Ну все, можно идти дальше. С некоторым раздражением заметила, что Лара вышла из клиники. Теперь уже развернуться и уйти было бы невежливо. У Лары была тяжелая сумка с книгами. Пришли новые руководства по организации оказания медицинской помощи беженцам, Лара тащила их домой.

— Чтение на ночь? — немного вынужденно улыбнулась Панова.

— Да, что поделать. На работе не нашлось времени. Ты домой?

— Да.

— Пешком или на машине?

— Пешком. Но могу подвезти тебя с книгами.

— Не откажусь.

Высадила Лару около ее дома. Доктор Виера открыла дверь и, словно только что вспомнила, произнесла безразличным тоном:

— Завтра у Мамы Бахны мероприятие, внуку дают имя. Она всех пригласила.

— Я в курсе.

— Придешь?

— Придется. Обидится, если не приду.

— Правильно. Тогда увидимся.

Ольге уже успели надоесть местные мероприятия. В первое время она приходила в восторг, беспрестанно фотографировала и снимала на камеру. А потом, когда количество мероприятий стало зашкаливать, ее восторг поубавился. Их было много, и все одинаковые, и везде — одни и те же люди, та же еда, та же музыка. Но отказаться не считалось возможным. Можно было испортить отношения, и надолго. Строго учитывалось, у кого ты была, а у кого нет. И если, не дай бог, кого-то обделила вниманием, событие сразу же окружалось слухами и интригами. Пол как-то учил ее трюкам волонтеров. Любимой легендой для отказа посещения мероприятия был сказ о том, что кто-то из дальней родни скончался. Звучало мрачно, но срабатывало. И так как в африканских семьях родни было очень много, то можно было прикинуться, что и у волонтеров так же, а потому кончина десятой троюродной бабушки казалась правдоподобной и служила уважительным поводом.

— Главное, не забудь, кого ты уже упоминала, не запутайся в придуманной родне, — учил Пол, — а то они хоть и безграмотные, а памятью обладают такой, что позавидуешь.

Ольга так и не решилась пойти на подобную уловку. У Мамы Бахны собралось человек сто, а то и больше. Пластиковые стулья и столы, расставленные под навесом с раннего утра, находились в непосредственной близости от музыкантов, так что музыка оглушала. Рой голосов смешивался с музыкой, и общий шум казался невыносим.

Мужчин и женщин разделили. Лару представили как названую бабушку новорожденного, так как она принимала роды, а потому предоставили место рядом с молодой матерью. В честь церемонии Лара нарядилась в африканский костюм ананго — ярко-оранжевую приталенную короткую блузку с широкими кружевными рукавами, похожими на крылья птицы, и узкую длинную юбку. Лара была необыкновенно хороша в этом костюме. Впрочем, и в обычных джинсах она тоже выглядела привлекательно, хотя всегда утверждала, что с этой собачьей работой уже забыла, что такое быть привлекательной.

Ольга тоже уже приобрела на случай таких праздников несколько платьев. Для сегодняшнего дня она выбрала длинное желтое платье абайя с широкими рукавами и таким же широким кроем в талии, наряд разлетался книзу кружевными волнами. Только вот платок на голове пришлось попросить завязать домработницу, у самой никак не получалось. Когда Ольга пришла, придерживая с непривычки сложное сооружение на голове, ее завели в дом, где женщины заканчивали наряжаться и в панике, что опаздывают, спешно завязывали платки на головах и красили брови. Вскоре они вышли из спальни и переместились в залу, где их усадили на полу, и на глазах у всех одна из женщин сбрила волосики на голове семидневного младенца. В комнате находились только особо близкие к семье женщины, им подали чай, хлеб и тушеное мясо. Потом прибыл специально приглашенный гриот, и началась церемония песнопений, восхваляющих младенца и его семью и содержащих всяческие пожелания. Ольга уже была готова к этому, хотя в первый раз она чуть с ума не сошла от их песен. Песнопения длятся долго. При этом преподносятся дары или денежные взносы, и пожилые женщины долго и однообразно поют свои песни. Ольга ничего не понимала, но Мама Бахна попросила и ее спеть что-нибудь на английском, при этом, конечно же, положив деньги в общую корзину.