Гаури - [16]

— Вы и жену можете продать, лишь бы спасти свою шкуру, — заметила Хур Бану.

— Вот увидишь, тетушка, мы еще доживем до лучших времен наперекор голоду и назло всем дьяволам вроде Молы Рама!

— Хорошо, брат, переезжай, но не смей бить свою жену. Я женщина и знаю, как хрупко тело молодой девушки!.. — сказала Хур Бану.

— Ты-то уж, конечно, выдержала бы любую взбучку, — подмигнув ей, сказал Рафик и продолжал, обращаясь к Панчи: — Так вот, брат, я одолжу волов у маслобойщика Шейкху, и мы закончим вспашку до начала дождей. Перебирайся ко мне с женой и не думай о своем дядюшке.

Друзья крепко пожали друг другу руки.

В середине того же дня Панчи и Гаури, несмотря на палящий зной, перебрались в пустой сарай, предоставленный им Рафиком. Все их пожитки состояли из одного ящика с одеждой, широкой брачной постели, маленького топчана Гаури и посуды, которая была ее приданым. В сарай был отдельный вход, и Панчи надеялся, что это поможет избежать недоразумений с Хур Бану. Однако жена Рафика оказалась гораздо добрее, чем можно было думать судя по ее суровой внешности. Она дала Панчи пшеничной муки и шпината, сказав при этом:

— Эта пшеница была куплена на деньги за кувшины, сделанные ко дню вашей свадьбы, так что она в такой же мере ваша, как и наша.

Вся деревня тут же узнала о сенсационном событии — разделении Молы Рама и Панчи, и, похоже, оно произвело не меньший переполох, чем разделение Пенджаба.

Когда Панчи и его жена покидали дом, Кесаро голосила словно по покойнику. Ей до последнего момента не верилось, что они действительно уйдут. Но Панчи не поддался на ее мольбы и вывел Гаури через внутренний двор на улицу, где стояла целая толпа любопытных соседей. И, конечно, в этой патриархальной индийской деревне большинство жителей стало на сторону Молы Рама и осуждало Панчи. Его считали чуть ли не преступником, потому что он не только «оскорблял старших», но и часто не считался с обычаями, «ел и пил вместе с магометанами и другими негодяями из низших каст». Гончара Рафика видели копающим канаву на земле Панчи, и это дало пищу для разговоров о том, что племянник Молы Рама вошел в компанию с гончаром и «совсем откололся от своей касты». Он опозорил всю деревню, потому что сделал это в угоду своей молодой жене, дочери «распутницы из Большого Пиплана». «Что же будет дальше, если грубияны вроде Панчи подают такой ужасный пример деревенской молодежи?..» «Нужно собрать всех членов общины, — настаивал Мола Рам, — и отлучить эту свинью от индуизма. Ведь он поселился в доме мусульманина и будет есть оскверненную пищу». Однако субедара чаудхри Ачру Рама, главу индуистской общины, невозможно было заставить немедленно пойти на эту крайнюю меру, хотя почти вся деревня была настроена против Панчи.

Лишь в дружбе Рафика Панчи нашел поддержку, какой ему никогда не могла дать ничья благосклонность. Проработав все утро в поле, Рафик вернулся домой и тут же взялся за благоустройство жилища Панчи. Он обмазал коровьим навозом пол сарая и даже навлек на себя негодование своей супруги, отказавшись обедать до тех пор, пока не помог Панчи расставить их нехитрую мебель и не позаботился обо всех тех мелочах, которые создают хоть какое-то подобие уюта в условиях деревенской жизни. Он старался быть бодрым и веселым, оказывая этим большую моральную поддержку Панчи и Гаури. Дядюшка Рафик знал множество мудрых старинных изречений, метко характеризовавших человека или какую-либо ситуацию. Так, когда Панчи упомянул об ужасном нраве Молы Рама, приведшем к разрыву между ними, Рафик сказал:

— Сколько б ты ни распрямлял собачий хвост, он все равно свернется в кольцо.

Сравнение показалось Панчи очень метким, он даже улыбнулся. Позднее, когда уставший от мрачных дум Панчи совсем пал духом, дядюшка Рафик утешил его такими словами:

— Не теряй надежды, брат! Сегодня ты пошел ко дну, завтра вынырнул: такова жизнь!

А когда Панчи вздумал благодарить своего друга, старик заявил:

— Не преувеличивай моих благодеяний, брат, ибо давать — это значит и брать. Недаром мудрец сказал: «Твоя красота — в пище, которую ты даешь, твое благородство — в одежде, которой ты награждаешь». Кстати, дочь моя, — обратился он к Гаури, ласково погладив ее по голове, — я хочу, чтоб ты знала: моя жена Хур Бану на вид подобна яду, но на вкус — чистый сахар.

Быть может, именно под впечатлением; глубокой и искренней дружбы, связывавшей гончара и его супругу, а также оттого, что она избавилась от постоянных нападок Кесаро, Гаури полностью открыла лицо перед мужем и не боялась заговаривать с ним первой.

— Мусульмане умеют лучше дружить между собой, чем мы, индусы, — с детской непосредственностью как-то сказала Гаури, подходя с чашкой горячего чая к постели, на которой лежал Панчи. — Я всегда так считала, и в моей деревне тоже так было. Люди нашей касты во время празднеств бросают им пищу, как собакам, а мусульмане всегда приносят нам угощение в чистой посуде. Вот если б только они не ели говядины[17].

— Ха, моя телочка! — поддразнил жену Панчи. — Берегись, как бы тебя не пустили на мясо! Я слышал, телятина нравится им еще больше говядины! Твоя мать…