Gataca, или Проект «Феникс» - [15]

Шарко подумал, что ему-то никогда в жизни не доводилось задаваться подобными вопросами, просто потому, что вся эта научная ерунда нисколько его не интересует. На его взгляд, существует слишком много куда более важных и серьезных тем для исследования, но ведь вкусы у всех разные. Тем не менее пора было возвращаться к конкретным вопросам, к тому, зачем он сюда пришел.

– Вы говорили, что Ева Лутц приходила на работу позже других. Каждый день?

– Да, она приходила к пяти часам вечера, когда двери центра уже, как правило, запираются. Говорила, что хочет работать в тишине, хочет иметь возможность наблюдать за обезьянами, не влияя на их привычки.

– Но судя по тому, что все графы ее таблиц пусты, приходила она сюда по вечерам просто для того, чтобы отметиться, обозначить свое присутствие… С какой целью? Чтобы никто, а главное, научный руководитель, не уличил ее в обмане?

– А может быть, она целые дни занималась чем-то другим? Знаете, я сама ужасно удивилась, когда обнаружила эти пустые страницы. Ну почему, почему такая серьезная девушка вдруг начала врать? Чем таким она могла увлечься настолько, чтобы поставить под удар свое будущее?

– У вас есть какие-нибудь идеи на этот счет?

– Нет, пожалуй. Но ведь если Ева изучала латерализацию в человеческих популяциях прошлого и настоящего и если она занималась этой темой больше года, ей, видимо, приходилось черпать информацию из многих и совершенно разных областей… А дня два-три назад – да, не больше – она сказала мне по секрету, что столкнулась с чем-то совершенно невероятным.

– В каком же роде?

– К сожалению, не знаю. Но я по глазам Евы видела, что девочка говорит правду. В самом начале своих исследований она регулярно отсылала отчеты о них научному руководителю, чтобы тот мог следить за ходом ее работы и, когда нужно, корректировать. Потом, как рассказывал мне Оливье, эти отчеты стали поступать все реже и реже. Начиная с июня. Такое уже случалось, и профессор не стал сразу же бить тревогу. Знаете, это дело обычное: научный руководитель хочет держать в руках вожжи, а диссертант стремится на волю, рвется работать самостоятельно. Однако в середине июля, то есть за месяц до приезда сюда, Ева вдруг отказалась присылать в лабораторию какую бы то ни было информацию, стала утаивать суть своей работы, отделываясь обещаниями, что сделает доклад, который – она гарантирует – прозвучит «настоящей сенсацией», если, конечно, ее исследования окажутся плодотворными.

Шарко нервно вертел в руках пустой стаканчик, не видя, куда бы его выбросить, а мысленно пытался посмотреть на дело под другим углом. Лутц в ходе своих изысканий встречается с новыми людьми, круг ее знакомств расширяется. Тем или иными образом, притворившись, например, журналисткой, она наталкивается на нечто «жареное» и после этого замыкается в себе.

Хлопнула дверь, и комиссар вернулся к реальности. Увидел вдалеке, у дверей питомника, санитаров с носилками. Труп Евы Лутц в черном пластиковом мешке напоминал обгоревшее дерево. Ибо прах ты и в прах возвратишься[8]… Потом санитары вернулись в здание с пустыми носилками, и Клементина прижала к губам сжатые кулаки:

– Они пошли за Шери. Почему они хотят увезти ее в морг?

– Судмедэксперт должен взять у вашей обезьяны материал для анализа, больше ничего, не волнуйтесь. – Впрочем, Шарко и не дал собеседнице времени на волнения: – У Евы был возлюбленный?

– Как-то, оставшись наедине, мы немного поговорили о ее личной жизни. Нет, для Евы это не было главным: прежде всего – карьера. Девочка была очень одинока и совершенно помешана на экологии. Призналась мне, что у нее нет дома телевизора, что она не пользуется мобильным телефоном. А еще она сильно увлекалась спортом, даже участвовала, когда была совсем юной, в нескольких чемпионатах по фехтованию. В здоровом теле – здоровый дух.

– Но с кем-то же Лутц дружила? С кем-то делилась, доверяла кому-то?

– Вот чего не знаю – того не знаю, мы были не так близко знакомы, чтобы… Но ведь это я не знаю, а вы полицейский, ну и попробуйте порыться в ее вещах. Наверняка вы там сможете найти и записи с результатами ее исследований. – Не услышав ответа и понимая, что Шарко настроен скептически, Жаспар сменила тему: – Посмотрите последний раз внимательно, комиссар, и скажите мне, что вы видите, – попросила она, показывая на обезьян.

– Что я вижу? Вижу обезьяньи семьи. Вижу животных, которые живут вполне мирно, в гармонии с собой.

– Вы должны были увидеть крупных обезьян, увидеть существа, очень похожие на нас.

– Простите, но я вижу только приматов!

– Так мы же и сами приматы! Шимпанзе генетически куда ближе к нам, чем, например, к горилле. Часто говорят, что у нас более девяноста восьми процентов ДНК общей с шимпанзе, но я вам скажу по-другому: более девяноста восьми процентов нашей ДНК – это ДНК шимпанзе.

Шарко несколько секунд обдумывал услышанное.

– Звучит вызывающе, но с такой точки зрения – действительно…

– Никакого вызова, самая что ни на есть реальная реальность! А теперь, пожалуйста, представьте себе, что у вас отняли речь и посадили голым в клетку. Вот сюда – рядом с ними. И что тогда? А тогда вас станут принимать за того, кто вы и есть: за третьего шимпанзе, пусть и отличающегося от обыкновенного африканского или карликового – за шимпанзе без шерсти и прямоходящего. Вот разве что никто из наших родичей окружающую среду сознательно не разрушает. За все данные нам эволюцией преимущества, такие как речь, разум, способность заселить всю планету, тоже ведь заплачено дарвиновской монетой: мы – животные, способные распространять вокруг себя огромное зло. Однако эволюция «сочла», что за такие преимущества цена невелика. На данный момент…