Гашек - [60]

Гашек не выносил, когда кто-нибудь нелестно отзывался о его артистических способностях. И видел в этом лишь зависть конкурента. Некоторые современники считали, что он вообще был актером по природе. Эдуард Басс, к примеру, писал: «В Гашеке всегда жили два человека. Один изображал шута, а другой на это смотрел. Этот второй Гашек, которого знали немногие, со страшной отчетливостью узрел ничтожность человеческой жизни и, познав эту ничтожность, пытался опровергнуть ее, заглушить, обойти, обмануть шутками и таким образом провоцировал того, первого Гашека. Его великолепная комедийная игра была исполнена трагизма».

В нашем документальном повествовании мы не можем углубляться в парадоксы души клоуна. Однако присмотримся к сохранившимся текстам. Сравнив записи сыгранных в кабаре пьес и сценок с остальными литературными сочинениями Гашека, мы будем разочарованы. Это лишь наметки и наброски, выглядящие мертво и фрагментарно, свидетельство невосстановимой атмосферы, из которой рождалось богемное веселье. Забава, чтобы походить на забаву, должна быть до банальности простой, должна основываться на всем известных фактах и привычках, на проверенных актерских приемах. Поэтому сценки и пьесы Гашека для нас только документ, говорящий об обстановке и ситуации, в которых его осенили искрометные идеи, больше ни о чем. Им недостает той непосредственности, легкости, спонтанной изобретательности, огромной потенциальной способности к творческой импровизации, которые характерны для его литературных произведений.

Пражское дада

Когда возмущенная супруга упрекала Гашека, что он целые ночи проводит в трактирах со своими собутыльниками, которые ради него не пропустили бы свидания с девкой, она, конечно, сильно преувеличивала. Этот упрек нельзя отнести, по крайней мере, к ближайшим приятелям ее мужа, входившим в знаменитую гашековскую четверку, — они не только буйно веселились, но и помогали друг другу, а одно время даже жили своеобразной коммуной.

Прибежищем для них стал узкий четырехэтажный доходный дом. В маленькой квартирке с полутемной кухонькой здесь жила вдова пастора. Ее сын — известный представитель пражской богемы Густав Рогер Опоченский — вспоминал: «Собирались мы ближе к ночи в каком-нибудь кафе или трактирчике, если весь тот день судьба вообще не вела нас одной дорогой, что случалось довольно часто. По тихим улочкам Верхнего Нового Места поднимались к гостеприимно ожидавшему нас дому. На лестнице и в квартире лишних разговоров не вели, чтобы не разбудить уже спавших соседей; утром каждый из нас получал чашечку чаю и кусочек хлеба с салом (моя мать была женщина экономная и научилась обходиться в хозяйстве даже тем малым, что имела), потом снова по виноградским улицам, полным солнечного блеска, утренней спешки и шума, мы шагали вниз, к центру Праги. Гашек обычно отправлялся куда-нибудь в кафе писать свою ежедневную юмореску».

Когда мать Опоченского уехала в провинцию к замужней дочери, квартира стала временным пристанищем всей дружеской четверки: «Первым переселился сюда Гашек (слово „переселился“ не надо понимать как переезд с мебелью и вещами); иной раз тут проводил каникулы 3.М. Кудей, приходил ночевать и Отакар Гануш. Роль главного мажордома иногда выполнял преданный нам в ту пору Винценц Дивиш, чаще — Рихард Шимановский, веселый собутыльник и верный товарищ, друг Кудея по Америке, владелец заведения по производству медицинского ликера и лечебных леденцов, которыми он одаривал нас, когда уже совсем нечего было есть… Однажды нам нанес неожиданный визит Франта Гельнер, к тому времени, помнится, уже обосновавшийся в Брно, в „Лидовках“[72] и приехавших взглянуть на Прагу. Он застал нас в плачевном состоянии: было время обеда, а в нашей коммуне хоть шаром покати — ни денег, ни продуктов, ни… кредита. Не на что даже было купить сардельки с красным перцем, которые так отлично готовил Зденек, помимо прочих знаний и навыков, великолепно владевший поварским искусством. Гость, подоспевший как нельзя кстати, прыснул, увидев наше безутешное положение, и через несколько минут Рихард уже возвращался из лавки со всяческими колбасными и хлебными изделиями, а главное — с изрядным жбаном смиховского пива…»

Если Гашек раздобывал какую-нибудь работу, например, редактирование военного календаря для издателя Гинека, компания со всей своей причудливой веселостью, в которой скрывались зародыши антибуржуазного протеста, тут же превращалась в своего рода литературную артель. Рукопись календаря от первого до последнего листа друзья «сработали» за какие-нибудь три дня и три ночи. В бодром приятельском сообществе, где не надо было притворяться, играть роль и где охотно подхватывались самые безрассудные выходки, Гашек отогревал душу после глубокого личного кризиса.

Гораздо меньшего успеха добивались те, кто принимался воспитывать его «всерьез», кто хотел, чтобы он исправился, сделался «порядочным» человеком. Такие намерения имел, например, естествоиспытатель и путешественник А.В. Фрич, у которого Гашек какое-то время жил в его вилле «Боженка» в Коширжах. Экзотическая обстановка нравилась Гашеку. Вместе с ним у Фрича жил настоящий индеец из племени чомакоко, привезенный заокеанским путешественником в Прагу из одной экспедиции.