Гарсиа Лорка - [17]

Писатель, зарождающийся в юноше, не изобретает здесь ничего нового, не так ли? Он отваживается любить ни много ни мало — дитя греха и позора. И тогда у него не остается выбора, как у Вертера, — отчаявшись, положить конец своей жизни, потому что без любви жить невозможно… «Моя грудь разрывается, и я взываю к смерти… Общество разделяет нас и убивает».

Возможно, это была пока всего лишь литература. Но фантазии имеют свойство облекаться плотью — и в том же году в жизни Федерико появляется прекрасное создание, соответствующее литературному описанию. Белокурая девушка с голубыми глазами, но опять-таки здесь ни в чем нельзя быть уверенным. А может быть, поэт проецирует свою мечту на реальный объект, который в действительности был совсем другим? Это не важно. Важно лишь то, о чем он говорит и пишет.

Итак, в сентябре 1917 года Федерико играет на пианино с юной белокурой и голубоглазой девушкой (мечта любого мужчины с юга, не так ли?) — ее зовут Мария Луиза Эгея Гонсалес, она дочь зажиточного земледельца Ла-Веги и, главное, великолепная пианистка. Он влюблен в нее. Он посвятит ей два своих сочинения. Первое — очаровательная маленькая поэма «Стрекоза», помеченное 3 августа 1918 года: стрекоза поет при свете дня, а затем исчезает («…поет, и, превратившись в музыку, уйдет в небесный свет»). Могло ли это быть просто галантным комплиментом — piropo, — который всякий воспитанный юноша может адресовать нравящейся ему девушке?

Второе сочинение — длинный текст в прозе, вошедший в его первое значительное сочинение «Впечатления и пейзажи». Оно называется «Звуки» и содержит выразительное посвящение: «Марии Луизе Эгее, восхитительной и гениальной… С бесконечной преданностью». В нем Федерико возвел эту девушку на высочайший пьедестал — пьедестал гениев, как предмет своего обожания, подчеркивая, насколько неотразимо ее очарование, а весь последующий текст представляет собой описание Гренады. Это дань любви городу, в котором они встретились, и, косвенным образом, признание в любви к прекрасной женщине. И всё же вместо любовного послания мы находим здесь достаточно условное описание городского пейзажа: «С высоты башен Альгамбры виден Альбайсин, с его патио и старыми галереями, по которым прогуливаются нянечки. На белых стенах монастырей — изображения крестов. Возле романтичных колоколен печальные кипарисы колышутся темной своей массой — кладбищенской и ароматной. Патио мечтательны и тенисты…» Описание сдержанное, с мрачноватым оттенком. Куда подевалась арабская Испания, с ее великолепием «Тысячи и одной ночи»? Где затерялась «полная луна»?..

Что же всё-таки это было? Прикоснулись ли они друг к другу? Поцеловались ли? Кто знает? Как писал сам Федерико, он объявил ей о своей любви в письме, а девушка в гневе скомкала письмо и бросила в огонь. Нет, она его не любит. Она больше его не любит. Возможно, он оказался слишком настойчив в своем любовном нетерпении… И вот он опять один, за своим пианино, и только Шопен утешает его. Ему остается лишь милое видение, нежное воспоминание. Что сказала она ему на прощание? «Я тебя любила, но не думай больше обо мне, — жестко говорила она, — мое сердце не будет принадлежать мужчине, я умру девственной и никогда не познаю прикосновения его плоти, потому что моя душа — не от мира сего…» Эти слова, поразившие его в 18 лет, он сохранит в сердце и в памяти на всю жизнь — и перенесет их в свой театр, который населит женщинами без мужчин и девушками, оставшимися девственницами и умершими в одиночестве.

Тогда юный поэт, с помертвевшей душой, сказал себе, что земное счастье — не его удел, что в любви ему отказано навсегда, и в конце отметил: «Моя первая любовь была сокрушена в одну ясную и холодную ночь этого месяца». Потом он вернулся к своему пианино и играл вальс Шопена. Конечно, всё это было очень романтично, каким и должно быть в юности, с ее горячкой и отчаянием, да еще подпитываемыми литературой, которая умеет убаюкивать душу сладостью страдания. Он прожил всё это или вообразил себе? Не иллюзия ли это души, слишком преданной литературе? И кто в своей жизни не знал первой любви? И всё же, да! Федерико любил, страдал — и затем преобразил всё это в творческое вдохновение: его излюбленной темой станет отвергнутая любовь.

Но была и другая любовная история, более определенная. Когда ему было 18 лет, Федерико довелось сопровождать свою мать на лечебные воды Ланжарона, что у подножия массива Альпухаррас. Донья Висента страдала хроническими мигренями и вообще имела слабое здоровье: каждая ее беременность имела последствием депрессию с головными болями и болями в животе. На этом курорте Федерико влюбился в молодую девушку, с тем же именем Мария Луиза, но только Натера, о которой нам сегодня известно лишь то, что хотят о ней рассказать ее потомки. Похоже, что эта юная девушка с мечтательным взором сумела пробудить в Федерико реальные чувства по отношению к «прекрасному полу», что отразилось в его первых стихах, но и в этом случае его воображение, возможно, возобладало над действительным любовным влечением к женщине. Хотя поэт, бесспорно, не был равнодушен к женскому очарованию «девушек в цвету».