Гарри Поттер и копье Лонгина - [86]

— Сейчас, сейчас, дай сориентироваться, — бормотала Гермиона, разглядывая схему в путеводителе, — а, вот! Кажется, нам сюда. Вот оно! — прошептала Гермиона севшим голосом.

Зал, в котором в отдельной витрине хранилось копьё, был сильно затемнён, очевидно, для лучшей сохранности экспонатов. Подсвеченные лампами императорские короны привлекали туристов гораздо больше, чем невзрачное копьё, поэтому Гарри и Гермиона оказались в этом углу зала одни.

От копья Лонгина остался один наконечник, да и то сказать, какое дерево выдержало бы полторы тысячи лет? Длинный наконечник, сужающийся от основания к острию, имел довольно сложную форму. Центральный стержень в нескольких местах был скреплен с лезвием туго намотанной в несколько рядов проволокой, а центральная часть копья была обмотана ярко блестящей золотой фольгой. Гарри и Гермиона заворожено глядели на артефакт, который Мерлин назвал одним из тринадцати сокровищ Британии и который должен был вернуть Моргаузу и Мордреда в пятый век.

— Давай, Гарри, теперь ты, — сказала Гермиона, — вдруг у тебя рука окажется удачливее моей?

Гарри быстро огляделся, и, не увидев вблизи посторонних, указал на копьё волшебной палочкой и произнёс заклятие: Портус!

Ничего не произошло.

— Значит, и это не оно… — уныло сказала Гермиона. — Мерлин мой, как мне не хочется тащиться в Армению… А вдруг и там…

— М-да, что-то нам в последнее время не везёт, — подтвердил Гарри, пряча палочку. — Пошли отсюда! Мне теперь кажется, что кругом одни подделки!

Выйдя из музея, они уселись на скамейку.

— Куда теперь, в отель? — спросила поникшая Гермиона.

— Ты знаешь здесь какой-нибудь хороший ресторан? — спросил Гарри, — я хочу попробовать знаменитый шницель по-венски. Я читал, что настоящий шницель должен свисать с краёв тарелки. Хочу такой.

— Я знаю один ресторанчик, он очень нравился папе с мамой, — сказала Гермиона, — только я не знаю, как до него доехать, мы ходили пешком. Пройдёмся?

— Обязательно, — согласился Гарри, — только ты меня веди так, чтобы я хоть город увидел, ладно? А то у нас получается какой-то неправильный, воровской туризм, ничего, кроме хранилищ этих проклятущих копий не видим!

Гермиона достала ручку и стала прокладывать на карте города маршрут, а Гарри тихонько сидел рядом и смотрел на неё. Ему доставляло необъяснимую радость видеть, как она корчит гримаски, пытаясь прочитать длиннейшие немецкие названия улиц, покусывает кончик авторучки, убирает пряди волос, выбившиеся из-за маленького уха. Увидев, что Гарри разглядывает её, Гермиона покраснела:

— Ты что? У меня что-то не так?

— Всё так, — мягко сказал Гарри и нежно погладил её по щеке, — просто я тобой любуюсь и не могу налюбоваться. Ты — самая лучшая. Я тебе об этом ещё не говорил?

— Говорил, — серьёзно ответила Гермиона, — спасибо тебе, Гарри. Только, пожалуйста, перестань на меня так смотреть, а то на нас уже обращают внимание, наверное, думают, что мы престарелые любовники, только-только вырвавшиеся из своих семей.

— Мы и есть любовники, — возразил Гарри, — только мне не нравится это слово, оно какое-то грубое. Я не хочу быть любовником, я хочу тебя просто любить, Гермиона. Всегда.

Гермиона отвернулась, и Гарри показалось, что она украдкой смахнула слезинку.

— Ладно, — сказала она, вставая, — маршрут я вроде бы определила, пошли? Сейчас нам нужно выйти к собору святого Стефана, а от него я дорогу найду уже легко.

Они не торопясь шли по старинным улочкам Вены, а мимо них пробегали стайки пестрых, как попугаи, туристов, обвешанных фотоаппаратами и видеокамерами, у некоторых в специальных рюкзачках сидели маленькие дети. Цокали копыта лошадей, запряжённых в нарядные фиакры, в которых сидели тоже туристы. Фиакрами управляли возницы в непременных чёрных котелках и жилетах, с длинными кнутами, которые они возили для красоты. Лошади выглядели сытыми и довольными, у каждой на голове была шапочка от солнца с прорезями для ушей. Сзади лошади к фиакру был прикреплён кожаный фартук, чтобы конские яблоки не падали на дорогу. Один фиакр проехал совсем близко, и Гарри почувствовал запах конского пота, к которому он привык в пятом веке, и о котором сразу же забыл в XXI. Гарри прикрыл глаза, и ему почудилось, что он вновь едет в отряде Кея, а впереди их ждёт засада крысолюдов.

— Ты что остановился? — удивилась Гермиона, — устал? Уже недалеко.

— Лошадь нюхал, — честно ответил Гарри.

— Что-о ты делал?! Повтори, пожалуйста! — повернулась к нему Гермиона, — тебе что, голову напекло?

— Злая ты, Гермиона, недобрая, горлум-горлум, — засмеялся Гарри, — ну, просто в пятом веке много пришлось ездить верхом. Раньше-то я на лошадь почти и не садился, а тут каждый день в седле. Ну и вспомнил кое-что… Не бойся, я нормальный. Почти.

Гермиона тоже засмеялась:

— Ладно, извини, а то у меня уже мысли стали появляться… всякие.

Чем ближе они продвигались к собору святого Стефана, сердцу туристской Вены, тем шумнее становилось на улице, экскурсоводы с громадными искусственными цветами на длинных стеблях в руке вели за собой группы туристов, казалось, собравшиеся со всего мира. Здесь были аккуратные японские старички и старушки, весело гомонящие на всю улицу французы, здоровенные и уже изрядно пьяные шотландцы в килтах, немцы, русские, китайцы… Гарри стал уставать от этого людского круговорота и сказал: