Гарри-бес и его подопечные - [21]
— Суровая музыка, — говорит Корней, — жестокий расклад.
— Мне пора, — говорит Егор. — Прощай.
— Что ж, прощай. Будь спокоен в смертельном бою.
Выпил тогда Егор много и пошел напрямик, путем предначертанным. И привел его путь к камню серому. Отвалил Егор камень и шагнул в пустоту. Трое суток летел в затхлом мраке и расшибся о твердь подземную, как сказал. И лежал потом много дней в душном и пыльном склепе, и наглый сон, похожий на явь, озарял его вспышками. И ядовитый сок сочился из пор его. И твари подземные обступили кольцом и дышали дыханием смрадным.
И оболочка живой жизни треснула, как скорлупа, обнажая тайну Подспудного.
И Гарри-бес возник ниоткуда, педантичен и строг, как хирург. И как палач, был торжественен и безгласен.
Он встал над Егором и распахнул свой сюртук.
И леденящее пекло Дыры обратил на свою жертву.
>Май 1995 г.
Часть вторая. ПТИЦА АСС И ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ
Вот и все, — подумал я скорбно. — Конец бессмысленный и беспощадный. Этого я и боялся… Но что делать, не у всякой истории счастливый финал.
Хотя, если судить беспристрастно, мой вдохновенный рассказчик тяготел к фатальным развязкам. Он мне сразу не показался. Был в нем некий экзистенциальный экстаз. Мог усугубить. Волну накатить в порыве страсти.
И где он теперь?
Сказав последнюю фразу, он отлетел в другие миры, оставив меня в унынии и скорби. В принципе он и был странный какой-то, зыбкий и ненадежный. Господин Декаданс, вроде Гарри.
А теперь и вовсе пропал.
Ну и что с того? Если трезво посмотреть на событие. Пропал, так пропал. Топливо израсходовал и отвалился естественным образом, как ступень межпланетного корабля. Да сгорел в плотных слоях атмосферы.
Но роман-то остался! Вышел, так сказать, на орбиту и летит себе в бесконечном просторе, как высший смысл и непреходящая ценность. И я как бы при нем.
Да я уж лечу де-факто, как сокол-герой, натурально вцепившись в штурвал, и всматриваюсь в даль цепким оком. И все эти рассуждения о фатальной развязке выглядят, по меньшей мере безответственно. Hелепo они выглядят и малодушно. И это меня не красит.
Сейчас же, как никогда, нужно сгруппироваться и бдеть! Да, приборы барахлят, рычаги заклинило, связь с Землей прервалась, напарник катапультировал. Но я-то что, собственно говоря! Тварь дрожащая или наоборот? Вот вопрос, на который необходимо ответить.
Бросить аппарат и смыться? Зависнуть под спасительным куполом и с позором приземлиться в какой-нибудь чуждой пустыне? Чтобы первый же встречный абориген с презрением плюнул в мою сторону, мол, что же это ты, такой-сякой шнурок, не выдюжил, характера не проявил!
И куда мне тогда идти? В какую нору залечь? В какой стог закопаться? В какое забытье впасть? Это ж сколько надо выпить, замутить свою память настолько, чтобы не встал на утро жестокий и гневный вопрос: как ты посмел?
Да никакая водка не сможет смыть тот позор, ту страшную утрату, на которую я вдруг малодушно решусь.
Нет, не для того я взялся за это трудное дело, совсем не для того мои герои появились на свет, чтобы так бездарно уйти в небытие. И если уж суждено нам погибнуть во вселенской пустыне, окоченев от хлада и кислородного голодания, в атмосфере страха и одиночества, то всем вместе.
Мы будем умирать от удушья и вспоминать заливные луга нашей Родины, протяжные и грустные песни, которые пел наш народ. Вспышками будут проноситься в угасающем сознании далекие, милые с детства картинки: и ель сквозь иней зеленеет… чернеют избы тут и там… чуть золотится крендель булочной… И спокойно умрем, улыбаясь, как дети.
Это будет, во всяком случае, честно.
Но до этого пока не дошло. Пока есть надежда, не следует впадать в уныние и предаваться фатальным фантазиям. Чиню приборы и пересчитываю команду (алкоголиков и неврастеников беру на заметку). Навожу строжайшую дисциплину и насаждаю единовластие. Выступаю перед командой с краткой разъяснительной речью.
Говорю так: «Мы совсем одни. Вокруг хлад и мрак, скорбь, боль и отчаяние. Дикость нравов и культ золотого Тельца. А вы, как я заметил, публика рефлексирующая и себе на уме. Начнете высказываться и лезть на рожон — нам конец. Проявите терпимость и хладнокровие — есть шанс выкарабкаться. Командиром назначаю себя, поскольку тут двух мнений быть не может. Все остальные равны перед судьбой и волей создателя. А теперь сидите смирно и ждите приказов. Я разберусь с каждым».
Вот так. Коротко и доходчиво. Решительно и несомненно. Как и требуется от командира корабля.
Начнем все с начала.
Том второй, глава первая…
Первый том так и останется памятником, безвременно ушедшему от нас коту Баюну. Это только в сказках они песни слагают да цепями гремят. В действительности все проще и страшнее: они безвозвратно уходят.
Но знай, приятель, начатое тобой будет продолжено. Я подхватил эстафету из твоих стынущих рук (лап) и уж лечу де-факто. Куда — не ведаю. Зато решительно и несомненно. А это главное.
Главное в нашем деле поменьше думать и рассуждать. Что, да зачем, да отчего вдруг такое? Написал строчку от избытка познаний — уже радость. К ней другая присоседилась — восторг!
Смотришь, тип какой-то спонтанный прорывается напрямик в роман. Зайдет и сядет. Кто его звал? зачем он здесь нужен?
Юрий Цыганов по профессии художник, но, как часто бывает с людьми талантливыми, ему показалось недостаточным выразить себя кистью и красками, и он взялся за перо, из-под которого вышли два удивительных романа — «Гарри-бес и его подопечные» и «Зона любви». Оказывается, это очень интересно — заглянуть в душу художника и узнать не только о поселившемся в ней космическом одиночестве, но и о космической же любви: к миру, к Богу, к женщине…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В основе первого романа лежит неожиданный вопрос: что же это за мир, где могильщик кончает с собой? Читатель следует за молодым рассказчиком, который хранит страшную тайну португальских колониальных войн в Африке. Молодой человек живет в португальской глубинке, такой же как везде, но теперь он может общаться с остальным миром через интернет. И он отправляется в очень личное, жестокое и комическое путешествие по невероятной с точки зрения статистики и психологии загадке Европы: уровню самоубийств в крупнейшем южном регионе Португалии, Алентежу.
Роман греческого писателя Андреаса Франгяса написан в 1962 году. В нем рассказывается о поколении борцов «Сопротивления» в послевоенный период Греции. Поражение подорвало их надежду на новую справедливую жизнь в близком будущем. В обстановке окружающей их враждебности они мучительно пытаются найти самих себя, внять голосу своей совести и следовать в жизни своим прежним идеалам.
Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.
Роман «Площадь» выдающегося южнокорейского писателя посвящен драматическому периоду в корейской истории. Герои романа участвует в событиях, углубляющих разделение родины, осознает трагичность своего положения, выбирает третий путь. Но это не становится выходом из духовного тупика. Первое издание на русском языке.
О чем моя книга? О жизни, о рыбалке, немного о приключениях, о дорогах, которых нет у вас, которые я проехал за рулем сам, о друзьях-товарищах, о пережитых когда-то острых приключениях, когда проходил по лезвию, про то, что есть у многих в жизни – у меня это было иногда очень и очень острым, на грани фола. Книга скорее к приключениям относится, хотя, я думаю, и к прозе; наверное, будет и о чем поразмышлять, кто-то, может, и поспорит; я писал так, как чувствую жизнь сам, кроме меня ее ни прожить, ни осмыслить никто не сможет так, как я.