Гарпия - [12]

– Люси?

Голос Джейка прозвучал очень серьезно. Я услышала, как ко мне приближаются его шаги, как ступают по полу его кожаные туфли с толстой подошвой. А мне нестерпимо хотелось рассмеяться. Разве я могла быть замужем за этим человеком, который сейчас шел ко мне и звал меня по имени? Нет, гораздо больше походило на то, что мы все время просто притворялись.

Он остановился в дверях, держа руку около лица. Пауза.

– Люси? Люси? Что с тобой?

Муж присматривался ко мне с огромной высоты – так, будто я была незнакомой женщиной, упавшей на улице, бродяжкой, которую нужно было спасти этому мужчине в приличном костюме.

– Где ты был? – спросила я, не отрывая взгляда от пола.

Я подражала Джейку – задала вопрос, ответ на который знала, только ради того, чтобы услышать, как слова слетают с моих губ, ради того, чтобы через силу издать какие-то звуки. Я подумала: может быть, мы смогли бы заниматься этим вечно и превратить наши отношения в сериал без слов до скончания времен. Джейк мог бы пожать плечами и ответить: «Гулял». Или мог спросить: «Как мальчики?»

Но он этого не сказал.

– Я встретился с Ванессой. Мы… просто поговорили. Я сказал ей, что все кончено. Вот так…

Одиннадцать ночи. Просто поговорили? Слишком много времени для просто разговоров. Этого времени хватило бы для секса, но что хуже того, гораздо хуже – этого времени с лихвой хватило бы для ласк, объятий, тихих слов прощания. Внезапно порнографические сцены стали бессмысленны, их место заняли романтичность, нежность, негромкие вздохи, касания губами шеи и мочки уха…

Дом у нас был маленький. Нас с Джейком разделяли всего три шага, и мне понадобилось всего три секунды, чтобы неуклюже вскочить и наброситься на мужа точно так же, как налетала на отца моя мать. Почти закрыв глаза, я начала колотить кулаками по его плечам, и в этом полумраке мне слышалось, как кто-то другой, а не я кричит:

– Пошел ты, Джек! Пошел ты, гребаный ублюдок!

Я слышала эти слова, но понятия не имела, откуда они берутся. Я ощущала только мелькание рисунка на ткани, видела, как поднимаются и опускаются наши руки, как они сталкиваются…

Джейк стиснул мои кулаки и еле слышно прошипел:

– Прекрати. Ради бога, успокойся. Приди в себя, господи боже.

Я посмотрела мужу в глаза, надеясь увидеть то, чего искала: вину, стыд, предчувствие тоскливого будущего, омраченного его ошибкой, вечное раскаяние. Я тяжело дышала и молча смотрела на Джейка. Я часто думала о том, сколько раз надо посмотреть на лицо человека, чтобы оно стало по-настоящему знакомым. Лицо Джейка все еще ускользало от меня, словно готовясь предстать в новом ракурсе, в нем все еще имелись потайные местечки, которые я не могла запомнить. Я до сих пор не разглядела его по-настоящему.

Джейк опустил глаза:

– Прости меня. Я же попросил прощения. Я все сделал. Я сказал ей…

Он все еще крепко держал меня за руки. Коже на запястьях, где проходили кровеносные сосуды, было жарко от прикосновения его ладоней, а он все говорил и говорил, прилаживая слова одно к другому, вкладывая ее имя в свой рот, рядом с зубами и губами, теми губами, которыми он целовал ее…

Я поморщилась. Я понимала, что выгляжу отвратительно: брови нахмурены, губы скривились в злой усмешке.

Я проговорила:

– Это мерзко. Ты мне омерзителен.

– Прости. Мне очень жаль. Правда.

Джейк говорил приглушенно, почти стонал. Я почувствовала, как во рту у меня собирается слюна и рвется наружу. Снова подступила тошнота. Не плюнуть ли ему в физиономию? Джейк часто дышал, его глаза затуманились. «Может быть, – мелькнула у меня мысль, – он как раз этого и хочет». Хочет оказаться тем, кого обидели, хотя бы на секунду. Но стоило мне только шевельнуть губами, как Джейк отпустил мои руки и обернулся на шум.

* * *

Никак не пойму, сколько времени это продолжалось в точности: давно ли Пэдди в своей «космической» пижаме, обнимая старую игрушечную собаку, стоял на лестнице и слушал наши голоса, а может быть, и видел нас – видел, как его папа держит маму за поднятые вверх руки. Помню только, как мы поступили, когда заметили сына, как стали его родителями, актерами, мгновенно переключившимися на исполнение своих ролей. Это произошло так, словно сработала пожарная сигнализация или в зале кто-то из зрителей потерял сознание. Я тут же протрезвела, и платье показалось мне слишком тесным, и от кислого вина у меня свело зубы.

– Почему от тебя так странно пахнет? – спросил Пэдди, когда мы отвели его обратно в спальню. – Зачем ты это надела? – продолжал он, касаясь пальцами подвески и гладя ее черную гладкую серединку.

Его тяжелые сонные веки чуть-чуть дрожали. Мальчик толком не проснулся. Может быть, утром он мог бы подумать, что это ему приснилось.

Джейк ушел из детской раньше меня. Ему словно было нестерпимо на это смотреть. Он торопливо чмокнул Пэдди в макушку и с порога проговорил:

– Спокойной ночи, сладких снов!

Когда я спустилась, Джейк сидел за кухонным столом. Он пил виски из стакана с толстым дном. Верхние пуговицы его помявшейся рубашки были расстегнуты.

«Вот, наверное, как, – подумала я, – мои отец и мать себя чувствовали после скандалов». Мы ничего не могли сделать, чтобы вернуться назад. Человечество еще не научилось превращать случившееся в неслучившееся и стирать из памяти произошедшее. Однажды я услышала, что есть лекарство, которое вызывает у человека амнезию после травмы или трагедии. Но почти наверняка ни один врач не назначил бы это лекарство Пэдди из-за того, что он увидел то, что увидел.