Гароэ - [57]

16

С первыми лучами солнца солдаты начали просыпаться. Вид у них был такой, словно они очутились на другом свете: они удивленно озирались по сторонам, не понимая, что происходит, поскольку сок, подмешанный в воду, все еще продолжал оказывать наркотическое действие.

Они переглядывались, не узнавая друг друга, и, понаблюдав за ними какое-то время, Бруно Сёднигусто не смог удержаться от едкого замечания:

– Боюсь, вам предстоит командовать отрядом придурков, мой лейтенант.

– Что до придурков, мне и тебя хватает, – язвительно ответил тот. – Гарса обещала, что через пару часов они станут прежними.

– Жаль! Мне они больше нравятся такими, особенно эта свинья сержант Молина, который, как я погляжу, наложил в штаны.

– Теперь вы с Амансио сержанты, а значит, постарайтесь их расшевелить, потому что в таком состоянии от них мало проку. Туземцы обнаружили капитана в одной из пещер у восточных утесов, и мне бы хотелось, чтобы он немедленно покинул остров.

– А сержант Наварро?

– Предполагается, что он составит ему компанию, но я не уверен.

– Думаете, капитан окажет сопротивление?

Антекерец пожал плечами, показывая, что не представляет себе, какой будет реакция человека, который до минувшей ночи был его начальником.

– Полагаюсь на его здравый смысл, – сказал он. – Как только святой отец придет в себя, я пошлю его к капитану передать, что не собираюсь его казнить.

– Осмелюсь заметить, мой лейтенант, что заставить его убраться с острова на этой хлипкой шлюпке равносильно казни, – уверенно заявил саморец. – У меня до сих пор все внутри переворачивается, как только подумаю о беднягах, безуспешно боровшихся с проклятым океаном.

– А ты думаешь, со мной не происходит то же самое? – спросил командир; в его голосе прозвучала боль, вызванная воспоминанием о трагедии. – Иногда мне снится шлюпка, плывущая по спокойному морю, но, оказавшись рядом с ней, я вижу три скелета, высушенных солнцем.

– А теперь вы собираетесь за них отомстить?

– Жажда мести вызвала множество войн, но не положила конец ни одной из них, дорогой Бруно. Ни одной! Я же хочу покончить со всей этой историей, чтобы спокойно жить. А выгнать с острова капитана и его подручных – это единственное условие, которое выдвинул Бенейган, когда я попросил его о помощи.

– Бенейгану прекрасно известно, что им нипочем не добраться до Гомеры, – мрачным тоном заметил саморец. – По моим подсчетам, отсюда до Гомеры где-то четырнадцать лиг по открытому морю, а это волны, течения и чертов ветер, который никогда не стихает.

– Знаю, но ведь в ясные ночи с северных скал видны костры Гомеры; обещаю, что не буду заставлять их грузиться в шлюпку до тех пор, пока ветер не стихнет и море немного не успокоится, – пообещал ему командир. – Согласен, эта раздолбанная фелюга – не самое подходящее судно для подобного предприятия, зато я даю им шанс, который капитан не дал брату Амансио и двум другим несчастным. – Он сопроводил свои слова жестикуляцией, словно внушая собеседнику мысль о том, что у них нет иного выхода, присовокупив: – Нам придется выбирать: либо мы поступим так, либо умрем от жажды, поскольку лично я не способен кого бы то ни было подвесить ради бурдюка с водой.

– Ну, тогда мне только остается заявить, что, если все закончится неудачей, я почту за честь подняться на эшафот вместе с вами… – Бруно Сёднигусто собирался добавить что-то еще, но вдруг запнулся и, широко улыбаясь, показал куда-то за спину антекерца. – Посмотрите-ка, кто к нам пожаловал, лейтенант! – воскликнул он. – Пропавший Акомар! Откуда ты выполз, несчастный? Ни дать ни взять потерпевший кораблекрушение!

И это была чистой воды правда: на переводчике оказалась лишь грязная набедренная повязка, и он страшно исхудал и почернел, будто только-только покинул какой-нибудь плот.

– Я питался крабами и ящерицами… – бодро ответил молодой человек. – Прибыл в ваше распоряжение, – добавил он, вытянувшись перед Гонсало Баэсой. – Сожалею, что мне пришлось пуститься в бега, но, как верно заметил Ящерица, «от живого дезертира больше толку, чем от мертвого солдата», а капитан поклялся меня убить… – Вслед за этим он обвел взглядом лица солдат, которые смотрели на него, словно не видя, и растерянно спросил: – А с ними-то что творится? Их хватил удар?

– Они находятся под действием дурмана.

– Ну, дожили, если даже священники не прочь! – воскликнул юноша.

– Это произошло нечаянно, и мне жаль, что я довел его до такого состояния, – оправдывался антекерец. – Но если бы я предупредил его о том, что собираюсь сделать, весь план мог бы провалиться.

– Какой план?

Бруно Сёднигусто взял переводчика под руку и отвел на несколько метров в сторону, чтобы поведать о недавних событиях, и тут на лейтенанта Баэсу напали сомнения: а что, если он совершил трагическую ошибку и бедные парни так навек и останутся с помраченным рассудком?

Он слепо понадеялся на то, что бабке Гарсы известны все премудрости на свете, и никак не ожидал, что в итоге будет командовать толпой идиотов.

Если дело обстоит именно так (а при каждом взгляде на оторопевшие лица у него все сильнее сжималось сердце), то самое тяжкое преступление по сравнению с этим – всего лишь невинная проказа, потому что одно дело – подвесить кого-то на веревке, и совсем другое – до конца жизни казнить себя за то, что превратил своих подопечных в идиотов.