Гармония - [18]

– Тогда я сейчас его тебе пришлю.

Он вернулся в реанимацию. Там церемония, похоже, закончилась. Десятый наверняка уже умер.

– Джейн, – сказал он, – первого сейчас будут оперировать.

– Я очень рада, месье.

– Гармония, давай эвакуируй пятого, восьмого и девятого. Нам нужны места. Неизвестно, что нас ожидает. Он добавил тихо: – В промежутке между «животом» и "грудной клеткой" нам будет чем заняться, дети мои.

Он пошел проверить «живот». В принципе, как он и предполагал, осложнения могли ожидаться лишь позднее, не сейчас. Раненый улыбнулся ему. Вальтер положил руку ему на плечо. "Все хорошо, – просто сказал он, – не беспокойся". Ему было довольно приятно сознавать, что он решился пойти с первым ва-банк; он испытывал приблизительно те же чувства, что и Джейн, у которой от долгого неподвижного сидения испортилось настроение. Может, таким образом удастся компенсировать какую-то часть совершенных за ночь ошибок. Здесь, конечно, не играли в рулетку жизнями других, здесь просто добавляли что-то к ставкам, даже не обязательно к ставкам счастливчиков, скорее наоборот, а в совокупности получался выигрыш либо проигрыш весьма значительный, даже с чисто эгоистической точки зрения, в той мере, в какой он разжигал или гасил уверенность, с которой выполнялась работа. Партия продолжалась с крупными ставками. Не имея возможности заказать на всех шампанского, Вальтер снова потребовал горячего кофе.

Стоя у входа в свое пристанище, Вальтер наблюдал за выносом эвакуируемых, потом за столь же незаметным траурным выносом десятого – еще одного десятого за одну ночь, без всякого суеверия подумал он. Гармония, все такая же легкая в своих плетеных сандалиях, руководила операцией; лицо ее по мере накопления усталости становилось все более неподвижным, но чувствовалось, что ей удается компенсировать всегда имеющийся у нее в достатке грацией то, что могло бы показаться безразличием. Так же руководила она и возвращением двенадцатого. Что касается этого, то было очевидно, что его будут «баловать». Ему тут же дали попить холодной воды, которую он стал втягивать в себя через трубку из стакана, поданного маленькой рукой. Он едва успел выйти из глубокого наркоза, как сразу погрузился в другой, более приятный сон. С ним никаких хлопот не предвиделось. А вот одиннадцатому, «животу», лишь смочили язык влажным тампоном. Возможно, у него будет право пососать ледышку. Но в основном ему лишь увлажняли рот и зубы. Жидкость, в которой он испытывал огромную потребность, он будет получать потом в виде физиологического раствора, непрерывно поступающего в вену. Затем на операцию в сопровождении Джейн отправился первый, и ей до самого конца надлежало ни на шаг не отходить от него (и прежде всего из-за системы резиновых трубок и ампул, проделывавших то же короткое путешествие, что и оперируемый). Такой у Вальтера с Давидом был уговор. В общей сложности первым – о котором никто не знал, да и не хотел знать, кто он такой и откуда взялся, – у Давида должны были заниматься по крайней мере шесть человек, не считая медсестер, которые потом наложат бинты.

Вальтер проследил за началом транспортировки, потом вернулся в свою почти опустевшую палату, где Гармония ходила взад и вперед между спокойно спавшим двенадцатым и мятущимся одиннадцатым – еще одним младенцем, с которого ей нельзя было спускать глаз. Он подумал, что скоро рассветет, и вспомнил, что им на теперь уже ненужную подмогу подойдет передвижная медицинская группа один-тридцать шесть и что с появлением солнца у него есть все шансы встретить своих друзей Ришара и Тампля, с которыми с самой зимы его пути ни разу не пересекались, двух верных спутников, вместе с которыми он долго переносил тяготы войны то в госпитале, то в мобильной медицинской части, то на корабле, то в санитарном самолете. Они втроем составляли команду, и самым страшным, самым смешным для них было воспоминание об одном рейсе в самолете, который должен был закончиться прыжком с парашютом. Им на всю жизнь запомнились и их смертельная тоска непосвященных, когда они в полном снаряжении ожидали фатальную минуту прыжка в пустоту, и испытанное ими чувство облегчения, когда в соответствии с новым приказом самолет нашел подходящий свободный участок земли и спокойно сел на него. Им пришлось тогда приступить к операциям в состоянии эйфории и с добрым пол-литром виски в желудке на брата. Как ни странно, Вальтер вовсе не был рад предполагаемому визиту друзей. Уже несколько месяцев он пребывал как бы замурованным в своей повседневной работе, а также в мыслях о том, что какая-то неведомая болезнь поедает у него кровь. Смерть других людей, стольких других людей, прошедших через его руки, в какой-то степени заразила и его. Он уже не был тем молодым человеком, с каким никак не могут произойти те ужасные вещи, от которых погибают другие. Просто-напросто он в тридцать лет стал вдруг смертным. И с этого момента у него пропало желание разговаривать, особенно говорить о себе. Ему казалось, что об этом предмете больше нечего сказать. Так что он жил теперь только сегодняшним днем, по привычке и по инерции. Все новое вызывало у него беспокойство. Гармония зашла к нему в кабинет. Он убрал ширму, закрывавшую от него часть палаты. Так что теперь в ожидании возвращения, возможно, сопряженного с трудностями, первого остальные два оставшихся пациента будут находиться в поле его зрения, равно как и они оба будут постоянно видеть его, что придаст им уверенности. Гармония села на один из ящиков, положив ногу на ногу, и впервые за все время налила себе кофе. Вальтер, похоже, был не в настроении. Первые произнесенные им слова оказались напоминанием об ее обязанностях.