Гарики предпоследние. Штрихи к портрету - [7]

Шрифт
Интервал

*
Терпя с утра зеркал соседство,
я бормочу себе под нос,
что время — сказочное средство
для выпадения волос.
*
Нет, я умнее стал навряд ли,
но безразличнее — стократ,
и руку жму я всякой падле,
и говорю, что видеть рад.
*
Увы, над этим неуклонно
трудились лучшие умы:
дерьмо сегодня благовонно
намного более, чем мы.
*
К работе азарт у меня —
от опыта жизни простого:
гулять после полного дня
приятней, чем после пустого.
*
Порой дойдешь до обалдения
от жизни кряканья утиного,
и в сон тогда плывут видения,
и все про бегство до единого.
*
Сейчас такая знаний бездна
доступна всякому уму,
что стало спорить бесполезно
и глупо думать самому.
*
Мы сколько ни едим совместной соли,
а в общую не мелемся муку,
у всех национальные мозоли
чувствительны к чужому башмаку.
*
Изрядным будет потрясение,
когда однажды — смех и плач —
везде наступит воскресение,
и с жертвой встретится палач.
*
На всем пути моем тернистом —
давно мы с Богом собеседники;
Он весь играет светом чистым,
но как темны Его посредники!
*
Во мне, безусловном уже старожиле,
колышется страх среди белого дня:
а что, если те, кто меня сторожили,
теперь у котла ожидают меня?
*
Я в поезде — чтоб ноги подышали,
ботинки снял
и с ними спал в соседстве,
а память в лабиринте полушарий
соткала грустный сон
о бедном детстве.
*
Уже я к мотиву запетому
не кинусь, распахнут и счастлив, —
я знаю себя, и поэтому
с людьми я не сух, но опаслив.
*
Случайная встреча на улице с другом,
досуг невеликий — на две сигареты,
но мы холоднее к житейским недугам,
когда наши души случайно согреты.
*
Мне мило все:
игра чужих культур
на шумных площадях земной округи
и дивное различие фактур
у ручек чемодана и подруги.
*
О чем-то говорить я не хочу,
о многом — ядовиты словопрения,
поэтому все чаще я молчу,
в немые погрузившись умозрения.
*
Время сыпется струйкой песка,
мухи памяти дремлют в черниле;
ностальгия — смешная тоска
по тому, что ничуть не ценили.
*
В душе сильнее дух сиротства,
и нам поделать с этим нечего,
когда оплошность или скотство
мы совершаем опрометчиво.
*
Давно уже не верю в пользу споров
и беганья за истиной гурьбой,
я больше почерпнул из разговоров,
которые веду с самим собой.
*
Теперь я только волей случая
знакомых вижу временами,
тяжелый дух благополучия
висит уныло между нами.
*
Семью надо холить и нежить,
особо заботясь о том,
чтоб нелюди, нечисть и нежить
собой не поганили дом.
*
Пребывая в уверенном мнении
обо всем, ибо тесно знаком,
дело славное — в этом затмении
величаво прожить мудаком.
*
В порядочности много неудобства,
что может огорчать и даже злить:
испытываешь приступ юдофобства,
а чувство это — некому излить.
*
То, что я вижу, — омерзительно,
уже на гибельной ступени,
но страшно мне лишь умозрительно,
а чисто чувственно — до фени.
*
Утратил я охоту с неких пор
вершить высоколобый устный блуд,
ведут меня на умный разговор,
как будто на допрос меня ведут.
*
Смешны сегодня страхи предка,
и жизнь вокруг совсем не та:
зло демоническое редко,
а больше — мразь и сволота.
*
Черты похожести типичной
есть у любви, семьи, разлуки —
Творец, лишенный жизни личной,
играет нашими со скуки.
*
Мне кажется, что смутное брожение,
тревогой расползаясь неуемной, —
большое обещает извержение
скопившейся по миру злобы темной.
*
Моей мужицкой сути естество,
чувствительную совесть не колыша,
глухое ощущает торжество,
о праведном возмездии услыша.
*
Если б человеку довелось,
пользуясь успехами прогресса,
как-то ухватить земную ось —
он ее согнет из интереса.
*
Не то чтобы одно сплошное свинство
цвело везде туземно и приблудно,
однако же большое сукинсынство
творится потаенно и прилюдно.
*
Пока не уснешь, из былого
упрямо сочится звучание,
доносится каждое слово
и слышится даже молчание.
*
Алкающим света мужчинам,
духовных высот верхолазам,
в дороге к незримым вершинам
обузой становится разум.
*
Я понял, роясь в мире личном
и наблюдая свой интим,
что не дано сполна постичь нам,
чего от жизни мы хотим.
*
С такой осанкой — чисто лебеди
(и белоснежность поразительна) —
по жизни мне встречались нелюди,
что красота мне подозрительна.
*
Порою встречаюсь я
с мудростью чистой,
ее глубина мне близка и видна,
однако для жизни,
крутой и гавнистой,
она бесполезна и даже вредна.
*
Початый век уму неведом,
и всуе тужится наука,
но стойкость к самым лютым бедам
хотел бы видеть я у внука.
*
Забавно мне,
что время увядания
скукоживает нас весьма непросто,
чертами благородного страдания
то суку наделяя, то прохвоста.
*
Слежу с неослабным вниманием,
как ровно журчат за столом
живые обмены незнанием
и вялым душевным теплом.
*
Только выйдя, еще на пороге,
при любых переменах погоды
ощущаю я токи тревоги,
предваряющей смутные годы.
*
Я верю аргументу, постулату,
гипотезе, идее, доказательству,
но более всего я верю блату,
который возникает по приятельству.
*
Вся беда разве в том,
что творится вовне?
Это вряд ли, ведь было и хуже.
Просто смутное время
клубится во мне,
крася в черное все, что снаружи.
*
Ровесник мой душой уныл
и прозябает в мудрой хмурости,
зато блажен, кто сохранил
в себе остатки юной дурости.
*
Везде, где все несутся впрыть, —
моя незримая граница:
решая, быть или не быть,
я выбрал быть, но сторониться.
*
Судьба у большинства — холмы и сопки,
в ней очень редки скалы или горы,
зато у всех у нас на пятой стопке —

Еще от автора Игорь Миронович Губерман
Искусство стареть

Новая книга бесподобных гариков и самоироничной прозы знаменитого остроумца и мудреца Игоря Губермана!«Сегодня утром я, как всегда, потерял очки, а пока искал их – начисто забыл, зачем они мне срочно понадобились. И я тогда решил о старости подробно написать, поскольку это хоть и мерзкое, но дьявольски интересное состояние...»С иронией и юмором, с неизменной «фирменной» интонацией Губерман дает советы, как жить, когда приходит она – старость. Причем советы эти хороши не только для «ровесников» автора, которым вроде бы посвящена книга, но и для молодежи.


Путеводитель по стране сионских мудрецов

Известный автор «гариков» Игорь Губерман и художник Александр Окунь уже давно работают в творческом тандеме. Теперь из-под их пера вышла совершенно необыкновенная книга – описать Израиль так, как описывают его эти авторы, прежде не удавалось, пожалуй, никому. Чем-то их труд неуловимо напоминает «Всемирную историю в изложении "Сатирикона"», только всемирность здесь сведена к конкретной точке в плане географии и конкретному народу в плане антропологии. История, аврамическне религии, экономика, легенды, байки, анекдоты, война, искусство – все перемешано здесь во взрывной микс.


Камерные гарики. Прогулки вокруг барака

«Гарики» – четверостишия о жизни и о людях, придуманные однажды поэтом, писателем и просто интересным человеком Игорем Губерманом. Они долго ходили по стране, передаваемые из уст в уста, почти как народное творчество, пока не превратились в книги… В эту вошли – циклы «Камерные гарики», «Московский дневник» и «Сибирский дневник».Также здесь вы найдете «Прогулки вокруг барака» – разрозненные записки о жизни в советском заключении.


Иерусалимские дневники

В эту книгу Игоря Губермана вошли его шестой и седьмой «Иерусалимские дневники» и еще немного стихов из будущей новой книги – девятого дневника.Писатель рассказывает о главных событиях недавних лет – своих концертах («у меня не шоу-бизнес, а Бернард Шоу-бизнес»), ушедших друзьях, о том, как чуть не стал богатым человеком, о любимой «тещиньке» Лидии Либединской и внезапно напавшей болезни… И ничто не может отучить писателя от шуток.


Дар легкомыслия печальный…

Обновленное переиздание блестящих, искрометных «Иерусалимских дневников» Игоря Губермана дополнено новыми гариками, написанными специально для этой книги. Иудейская жилка видна Губерману даже в древних римлянах, а уж про русских и говорить не приходится: катаясь на российской карусели,/ наевшись русской мудрости плодов,/ евреи столь изрядно обрусели,/ что всюду видят происки жидов.


Штрихи к портрету

В романе, открывающем эту книгу, автор знаменитых «физиологическим оптимизмом» четверостиший предстает наделенным острым социальным зрением. «Штрихи к портрету» главного героя романа оказываются и выразительными штрихами к портрету целой исторической эпохи.


Рекомендуем почитать
Право Рима. Константин

Сделав христианство государственной религией Римской империи и борясь за её чистоту, император Константин невольно встал у истоков православия.


Меланхолия одного молодого человека

Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…


Ник Уда

Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…


Красное внутри

Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.


Листки с электронной стены

Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.


Долгие сказки

Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…