Гарики на каждый день - [21]

а тем, что растленно духовны

в эпоху обжорства матерей.

Кто шахматистом будет первым,

вопросом стало знаменитым;

еврей еврею портит нервы,

волнуя кровь антисемитам.

Верю я: Христос придет!

Вижу в этот миг Россию;

слышу, как шумит народ:

Бей жидов, спасай Мессию!

Перспективная идея!

Свежий образ иудея:

поголовного агрессора

от портного до профессора.

Им не золото кумир,

а борьба с борьбой за мир;

как один – головорезы,

а в штанах у них обрезы.

Везде, где есть галантерея

или технический прогресс,

легко сей миг найти еврея

с образованием и без.

А слух – отрадный, но пустой,

что ихний фарт покрылся пылью,

навеян сладкою мечтой

однажды сказку сделать былью.

Свет партии согрел нам батареи

теплом обогревательной воды;

а многие отдельные евреи

все время недовольны, как жиды.

У власти в лоне что-то зреет,

и, зная творчество ее,

уже бывалые евреи

готовят теплое белье.

В российской нежной колыбели,

где каждый счастлив, если пьян,

евреи так ожидовели,

что пьют обильнее славян.

В метро билеты лотереи.

Там, как осенние грачи,

седые грустные евреи

куют нам счастия ключи.

Раскрылась правда в ходе дней,

туман легенд развеяв:

евреям жить всего трудней

среди других евреев.

Случайно ли во множестве столетий

при зареве бесчисленных костров

еврей – участник всех на белом свете

чужих национальных катастроф?

Не в том беда, что ест еврей наш хлеб,

а в том, что проживая в нашем доме,

он так теперь бездушен и свиреп,

что стал сопротивляться при погроме.

Как все, произойдя от обезьяны,

зажегшей человечества свечу,

еврей имеет общие изъяны,

но пользуется ими чересчур.

Любая философия согласна,

что в мире от евреев нет спасения.

Науке только все еще не ясно,

как делают они землетрясения.

Изверившись в блаженном общем рае,

но прежние мечтания любя,

евреи эмигрируют в Израиль,

чтоб русскими почувствовать себя.

Новые затеявши затеи

и со страха нервно балагуря,

едут приобщаться иудеи

к наконец-то собственной культуре.

Евреев не любит никто, кроме тех,

кто их вообще не выносит;

отсюда, должно быть, родился наш смех

и пляски на скользком откосе.

Об утечке умов с эмиграцией

мы в России нисколько не тужим,

потому что весь ум ихней нации

никому здесь и на хер не нужен.

Вечно и нисколько не старея,

всюду и в любое время года

длится, где сойдутся два еврея,

спор о судьбах русского народа.

Есть тайного созвучия привет

в рифмованности вечности и мига.

Духовность и свобода. Свет и цвет.

Россия и тюрьма. Еврей и книга.

Когда российский дух поправится,

вернув здоровье с ходом времени,

ему, боюсь я, не понравится,

что часть врачей была евреями.

Христос и Маркс, Эйнштейн и Фрейд –

взрывных учений основатели,

придет и в будущем еврей

послать покой к ебене матери.

Что ели предки? Мясо и бананы.

Еда была сыра и несогрета.

Еврей произошел от обезьяны,

которая огонь добыла где-то.

Евреи, чужую культуру впитав

и творческим занявшись действом,

вливают в ее плодоносный состав

растворы с отравным еврейством.

Евреи размножаются в неволе,

да так охотно, Господи прости,

что кажется – не знают лучшей доли,

чем семенем сквозь рабство прорасти.

По всем приметам Галилей,

(каким в умах он сохранился)

был чистой выделки еврей:

отрекся, но не изменился.

Еще он проснется, народ-исполин,

и дух его мыслей свободных

взовьется, как пух из еврейских перин

во дни пробуждений народных.

Усердные брови насупив,

еврей, озаряемый улицей,

извечно хлопочет о супе,

в котором становится курицей.

Евреи лезут на рожон

под ругань будущих веков:

они увозят русских жен,

а там – родят большевиков.

Евреи топчут наши тротуары,

плетя о нас такие тары-бары,

как если сочиняли бы татары

о битве Куликовской мемуары.

Вождям ночные мысли сон развеяли,

течет холодный пот по неглиже;

америки, открытые евреями,

никак не закрываются уже.

Сибирских лагерей оранжерея,

где пляшет у костра лесное эхо –

вот лучшая теплица для еврея,

который не созрел и не уехал.

Во всех углах и метрополиях

затворник судеб мировых,

еврей, живя в чужих историях,

невольно вляпывался в них.

В любых краях, где тенью бледной

живет еврей, терпя обиды,

еврейской мудрости зловредной

в эфир сочатся флюаиды.

Всегда еврей легко везде заметен,

еврея слышно сразу от порога,

евреев очень мало на планете,

но каждого еврея – очень много.

Наскучив жить под русским кровом,

евреи, древние проныры,

сумели сделать голым словом

в железном занавесе дыры.

Сквозь бытия необратимость

евреев движет вдоль столетий

их кроткая неукротимость

упрямства выжить на планете.

Евреи даже в светопреставление,

сдержав поползновение рыдать,

в последнее повисшее мгновение

успеют еще что-нибудь продать.

XVII. Во тьме домой летят автомобили и все, кого уже употребили

Творец, никому не подсудный,

со скуки пустил и приветил

гигантскую пьесу абсурда,

идущую много столетий.

Успехи познания благостны,

хотя и чреваты уронами,

поскольку творения Фаустов

становятся фауст-патронами.

Чувствуя добычу за версту,

по незримым зрению дорогам,

бесы наполняют пустоту,

в личности оставленную Богом.

С пеленок вырос до пальто,

в пальто провел года,

и снова сделался никто,

нигде и никогда.

Привычка греет, как постель,