Гарики из Иерусалима. Книга странствий - [13]

* * *

Весьма гордился Поликрат:

на рынке мудрость победила,

и сдался споривший Сократ,

ему сказав: «Ты прав, мудила!»

* * *

Учеников Анаксимен

тому учил больших и малых,

что крутость резких перемен

родит мерзавцев небывалых.

* * *

Анакреон не знал сомнений,

пробормотав на склоне лет:

«Какой ни будь мудрец и гений,

а тоже ходит в туалет».

* * *

Весь век нам в это слабо верится,

но Гераклит сказал однажды,

что глупо смертному надеяться

одну бутылку выпить дважды.

* * *

Предупреждал еще Гораций —

поэт, философ, эрудит, —

что близость муз и дружба граций

житейской мудрости вредит.

* * *

Учил великий Аристотель,

а не какой-нибудь балбес,

что похотливость нашей плоти

совсем не грех, а дар небес.

* * *

Как нам советовал Овидий,

я свой характер укрощаю,

и если я кого обидел,

то это я ему прощаю.

Второй иерусалимский дневник

Пришел в итоге путь мой грустный,

кривой и непринципиальный,

в великий город захолустный,

планеты центр провинциальный.

Россия для души и для ума — как первая любовь и как тюрьма

Мы благо миру сделали великое,

недаром мы душевные калеки,

мы будущее, черное и дикое,

отжили за других в двадцатом веке.

* * *

Остался жив и цел, в уме и силе,

и прежние не сломлены замашки,

а был рожден в сорочке, что в России

всегда вело к смирительной рубашке.

* * *

Мы жили там, не пряча взгляда,

а в наши души и артерии

сочился тонкий яд распада

гниющей заживо империи.

* * *

Россия, наши судьбы гнусно скомкав,

еще нас обрекла наверняка

на пристальность безжалостных потомков,

брезгливый интерес издалека.

* * *

Где взрывчато, гнусно и ржаво,

там чувства и мысли острее,

чем гуще прогнила держава,

тем чище любовь к ней в еврее.

* * *

Как бы ни были духом богаты,

но с ошметками русского теста

мы заметны везде, как цитаты

из большого безумного текста.

* * *

Пока мы кричали и спорили,

ключи подбирая к секрету,

трагедия русской истории

легко перешла в оперетту.

* * *

Темна российская заря,

и смутный страх меня тревожит:

Россия в поисках царя

себе найти еврея может.

* * *

Мы обучились в той стране

отменно благостной науке

ценить в порвавшейся струне

ее неизданные звуки.

* * *

В душе у всех теперь надрыв:

без капли жалости эпоха

всех обокрала, вдруг открыв,

что где нас нет, там тоже плохо.

* * *

Бессилен плач и пуст молебен

в эпоху длительной беды,

зато стократ сильней целебен

дух чуши и белиберды.

* * *

В чертах российских поколений

чужой заметен след злодейский:

в национальный русский гений

закрался гнусный ген еврейский.

* * *

Забавно, как тихо и вкрадчиво

из воздуха, быта, искусства —

проникла в наш дух азиатчина

тяжелого стадного чувства.

* * *

Мне чудится порой: посланцы Божьи,

в безвылазной грязи изнемогая,

в российском захолустном бездорожье

кричат во тьму, что весть у них благая.

* * *

Российская судьба своеобразна,

в ней жизненная всякая игра

пронизана миазмами маразма

чего-нибудь, протухшего вчера.

* * *

Не зря мы гнили врозь и вместе,

ведь мы и вырастили всех,

дарящих нам теперь по чести

свое презрение и смех.

* * *

Воздух вековечных русских споров

пахнет исторической тоской:

душно от несчетных прокуроров,

мыслящих на фене воровской.

* * *

Увы, приметы и улики

российской жизни возрожденной —

раскаты, рокоты и рыки

народной воли пробужденной.

* * *

Если вернутся времена

всех наций братского объятья,

то, как ушедшая жена, —

забрать оставшиеся платья.

* * *

Среди совсем чужих равнин

теперь матрешкой и винтовкой

торгует гордый славянин

с еврейской прытью и сноровкой.

* * *

Прохвосты, проходимцы и пройдохи

и прочие, кто духом ядовит,

в гармонии с дыханием эпохи

легко меняют запахи и вид.

* * *

В России после пробуждения

опять тоска туманит лица:

все снова ищут убеждения,

чтобы опять закабалиться.

* * *

Сквозь общие радость и смех,

под музыку, песни и танцы

дерьмо поднимается вверх

и туго смыкается в панцирь.

* * *

Секретари и председатели,

директора и заместители —

их как ни шли к ебене матери,

они и там руководители.

* * *

В той российской, нами прожитой неволе,

меж руин ее, развалин и обломков —

много крови, много грязи, много боли —

много смысла для забывчивых потомков.

* * *

Слепец бежит во мраке,

и дух его парит,

неся незрячим факел,

который не горит.

* * *

Нас рабство меняло за долгие годы —

мы гнулись, ломались, устали…

Свободны не те, кто дожил до свободы,

а те, кто свободными стали.

* * *

Послушные пословицам России,

живя под неусыпным их надзором,

мы сора из избы не выносили,

а тихо отравлялись этим сором.

* * *

Часы истории — рывками

и глазу смертному невнятно

идут, но, трогая руками,

мы стрелки двигаем обратно.

* * *

Стал русский дух из-за жестоких

режимов, нагло-самовластных, —

родильным домом дум высоких

и свалкой этих дум несчастных.

* * *

Я мало, в сущности, знаком

с душевным чувством, что свободен:

кто прожил век под колпаком,

тем купол неба чужероден.

* * *

От марша, от песни, от гимна —

всегда со стыдом и несмело

вдруг чувствуешь очень интимно,

что время всех нас поимело.

* * *

Я свободен от общества не был,

и в итоге прожитого века

нету места в душе моей, где бы

не ступала нога человека.

* * *

Уже до правнуков навряд

сумеет дух наш просочиться,

где сок и желчь, где мед и яд

и смысла пряная горчица.

* * *

Всегда из мути, мглы и марева

невыносимо черных дней

охотно мы спешим на зарево

болотных призрачных огней.

* * *