Гарибальди - [70]

Такая позиция была крупной ошибкой Гарибальди, ошибкой, в которой, как он сам признает, ему пришлось потом глубоко раскаиваться. Сильно заблуждался он и в выборе друзей и сотрудников. Так, 5 октября он назначил неаполитанским продиктатором маркиза Паллавичини. Паллавичини в письме к нему изложил свою программу так: «Я не кавурианец, но и не мадзинист. Подобно вам, мой великий друг, я хочу, чтобы Италия была единой и неделимой под конституционным скипетром Савойского дома». Это была ложь; своим поведением Паллавичини доказал противоположное. 8 октября Паллавичини спросил Гарибальди, каково его мнение насчет плебисцита об аннексии (то есть присоединении Неаполя к Пьемонту). И вот Паллавичини «показалось», что Гарибальди ответил утвердительно. Не долго думая, он поспешил провести через совет министров декрет о назначении плебисцита на 22 октября. Плебисцит должен был решить вопрос: «Желает ли народ южных провинций создания единой неделимой Италии с конституционным королем Виктором Эммануилом?»

Узнав об этом предательском поступке Паллавичини, Гарибальди немедленно созвал экстренное совещание совета министров. Каттанео, Криспи, Альберто Марио, сицилийский министр внутренних дел Паризи доказывали, что нужен не плебисцит, а созыв Учредительного собрания. Паллавичини заявил, что подаст в отставку. Интриган Тюрр немедленно сфабриковал фальшивку и преподнес диктатору «протест населения Неаполя против ухода Паллавичини». Но Гарибальди не поддался на провокацию. Он сказал, что Паллавичини волен поступать как ему угодно. Продиктатор покинул свой пост.

Гнусные провокационные интриги окружали Гарибальди со всех сторон. «Неожиданно» в Неаполе началась демонстрация с лозунгами: «Смерть Мадзини! Смерть Криспи!» Правда, другая часть населения кричала: «Смерть Кавуру!» — но Гарибальди не принял никаких мер, чтобы силой врученной ему народом власти ликвидировать происки кавуровской шайки, окружавшей его под видом «друзей». Между тем Виктор Эммануил двинул свои войска на юг и опубликовал длинное воззвание, в котором почти не упоминалось о роли Гарибальди (было лишь сказано вскользь, что он «храбрый воин, преданный Италии и мне», и твердо подчеркнуто: «в Италии я кладу конец эре революции»), — даже и тогда Гарибальди не внял этому предупреждению.

Не дожидаясь даже плебисцита, он 15 октября неожиданно опубликовал следующий декрет: «Чтобы удовлетворить несомненное желание всей нации, постановляю, чтобы Обе Сицилии, свободно избравшие меня диктатором, вошли в состав единой и неделимой Италии под властью конституционного короля Виктора Эммануила и его наследников. По прибытии короля я вручу ему диктаторскую власть, доверенную мне народом». Состоявшийся 21 октября плебисцит утвердил присоединение к Пьемонту как Неаполя, так и Сицилии.

26 октября в Капанелли (недалеко от Теано) произошла встреча Гарибальди с Виктором Эммануилом.

Вот как описывает эту сцену Альберто Марио:

«Король ехал на пегом арабском коне. Его сопровождала свита, военный министр Фанти и будущий неаполитанский вице-король Фарини. Все эти люди были врагами Гарибальди — этого «плебея, дарящего королям царства».

Голова Гарибальди под шляпой была обвязана шелковым платком, узлом у подбородка: это было сделано, чтобы защитите уши от утренней сырости. Когда король подъехал к Гарибальди, тот снял шляпу, но платок остался. Король протянул ему руку и сказал:

— Здравствуйте, дорогой Гарибальди, как поживаете?

— Хорошо, ваше величество. А вы?

— Очень хорошо.

…Виктор Эммануил некоторое время беседовал с генералом, затем они вместе поехали дальше. За ними следовала свита. В одной шеренге были скромные красные рубашки, в другой — великолепные мундиры, сияющие золотом, серебром, крестами и аксельбантами. По пути всадники встречали крестьян, которые громко приветствовали Гарибальди. Приветствия эти смутили Гарибальди. Придержав коня, он крикнул:

— Вот Виктор Эммануил, это король, наш король, король Италии. Да здравствует король!

Крестьяне молчали, не понимая, в чем дело, и снова закричали: «Да здравствует Галибардо!» Чувствовавший неудобство положения, Гарибальди мучился, обливаясь потом. Виктор Эммануил пришпорил коня и помчался галопом вперед. У моста они расстались…

Гарибальди остановился на окраине города в корчме для извозчиков. Мы с товарищами вошли в конюшню и увидели, что диктатор сидит на большой скамье, недалеко от своей лошади. Перед ним стоял бочонок, на котором был приготовлен завтрак: бутылка воды, кусок сыра и хлеб.

Лицо Гарибальди было хмуро. Позже я понял причину плохого настроения генерала. Оказывается, он просил у короля разрешения драться под Гарильяно в первых рядах. Но король ответил:

— Вы достаточно долго сражались. Уступите теперь место мне. Ваше войско устало, мое же войско явилось со свежими силами. Оставайтесь в резерве. — Затем, помолчав, король добавил: — Впрочем, когда мы атакуем Капую, если вы хотите участвовать в атаке, договоритесь с генералом делла Рокка. Я дал ему уже на этот счет инструкции».

Гарибальди был ко всему готов, всего ожидал, но не такого жестокого удара своему самолюбию. Из Казерты он пишет королю письмо, в котором напоминает, что «вручает королю власть над десятью миллионами итальянцев» и просит взять под свое покровительство тех, кто помогал ему в великом деле освобождения Южной Италии.