Гарем ефрейтора - [28]

— Не успел последний приказ прочесть, — покаялся инструктор.

— Бойцы на фронте успевают за Родину жизни отдать, а у него нет времени бумагу прочесть! Волокитчик! Бюрократ! — распаляясь, вбивал нарком инструктора в кресло. И, разделавшись с недостойным, повернулся к старику:

— Езжай домой, отец. Скажи сыновьям и тем, кто с ними: пусть с гор спускаются. В воскресенье пусть сложат оружие и ждут в твоей сакле. В полдень сам лично приеду с бойцами оформлять на них легализацию.

— Кто ты, начальник, какого рода? — спросил горец.

— Народный комиссар милиции Гачиев я.

— О, с кем говорил?! Хорошую весть сыновьям повезу.

Открылась дверь, вошел мужик с круглыми глазами.

— Входи, — сурово сказал нарком, поставил точку в хабаре со стариком: — В полдень. Без оружия. В твоей сакле. Запомнил?

— Все запомнил. Благослови тебя Аллах, сынок. А своего Валиева возьми за то место, за которое барана ловят. Грабит он народ, позорит тебя, — предостерег напоследок старик и пошел к двери.

— Я им займусь! — грозно пообещал нарком в тощую спину. И, опережая порыв дернувшегося вслед начальника отдела по борьбе с бандитизмом Валиева, цыкнул сквозь зубы: — Стоять!

— Это что за гнида? — с тихим бешенством спросил Валиев.

— Не гнида, благодетель твой, — поправил нарком. — За него орден навесят. Возьми завтра своих волкодавов, Лухаева из истребительного полка. И москвича прихвати, кобуловца Жукова. Пусть с тобой на прогулке проветрятся. А то у них от сидячей жизни задницы сопрели.

— На какой прогулке?

— Старик, что вышел, отец Умара-Хаджи Асуева из хутора Верды. Новая банда. В воскресенье они все будут ждать моего приезда. Легализоваться, с-суки, бесплатно захотели! — возмутился людской наглости нарком.

— Ясно, — подобрался Валиев.

— Прибудете. Для начала хабаром о легализации зубы заговорите. А потом всех к ногтю, разом! Чтоб ни один из сакли не выполз!

— Передавим, как котят! — прижмурил в удовольствии совиные глаза начальник ОББ.

— В докладной укажу, что, по агентурным данным, Асуев был первым помощником Исраилова. Наградной на всех Кобулов левой ногой подпишет. Он у меня вот где, — уточнил нарком и показал кулак.

— Варит у тебя башка, Салман! — непрошенно возник и восхитился Шамидов.

Они все трое были здесь талантами. Но гением все же признавался один нарком. В нем все было гениальным: усы, галифе, голос и нюх на острые ситуации. По ним, как по лезвию бритвы, не обрезая босых подошв, всякий раз пробирался Салман Гачиев к устойчивой сытости и почету волоча за собой за шкирку деловых пособников.

— А ты чего раскукарекался? — вдруг взъелся нарком. — Почему вчера не принес?

— Замотался, Салман, валла-билла, не успел, — пере-пуганно сдал свое место Шамидов.

— Я за своим бегать к тебе не буду, сам в зубах принесешь в следующий раз и упрашивать станешь, чтобы взял. Давай, — протянул руку нарком.

Шамидов скользнул к сейфу, воткнул в скважину ключ, повернул со скрежетом. Достал пухлый сверток в газете.

— Сколько? — брезгливо отвел глаза Гачиев: стоит ли пачкаться?

— Сто шестьдесят тысяч. Тридцать — мои, — робко напомнил Шамидов.

— Прошлый раз было больше. Что-то много к тебе прилипать стало. Хорошо подумал? — спросила усатая бестия, дрыгнув ногой в галифе.

— Клянусь, здесь все до копейки! — ужаснулся подозрению легализатор. Голубой глаз его стала заволакивать сиротская слеза.

— Смотри, ты меня знаешь. Для кого стараемся? Кобулов не с пустыми руками в Москву ездит.

Повернулся к Валиеву:

— А ты?

— Двести сорок. Занес к тебе домой. Тейп за Гуциевых внес. Надо организовать им побег из тюрьмы, — озаботился начальник ОББ, В одной упряжке они с парткомом тянули, одной веревкой были повязаны, кто оступится в пропасть — держать надо, хоть кровь из-под ногтей, или вслед загремишь. Ценил эту понятливость в своем работнике Гачиев.

— Организуй. Я позвоню начальнику тюрьмы, отправлю в район на два дня. За это время успеешь. Чтоб все чисто было. Отказники есть?

— Банды Муцольгова, Закаева, Шерипова, Расулова отказались платить. Передали через родственников: пусть Гачиев поймает сначала, — не без удовольствия всадил шило начальству Валиев.

— С-собаки! — тихо сатанея, вздыбил усы нарком. — Мы их ловить не будем. Сами приползут. Хутора их сжечь дотла. Понял?

— Сделаем, — усмехнулся Валиев. То же самое хотел предложить.

— Сде-е-елаем! — хмуро передразнил нарком. — С умом делать надо. Сам, что ли, собрался спичкой чиркать?

— Найду, кто чиркнет.

— Про тебя и так болтают. Русскими руками делать надо.

— Кого имеешь в виду?

— Колесников, заместитель Ушахова.

— Ты что? — оторопел Валиев. — Ты Ушахова знаешь, бешеный бык, любимчик Аврамова, без его ведома посылать Колесникова…

— Плевать мне на Ушахова! — свирепо отмахнулся нарком. — Этот Колесников твердо усек, что звание не Ушахов, а нарком Гачиев подписывает. Он в январе три с половиной сотни горских «баранов» арестовал, в Грозный под конвоем пригнал, двое суток на одной воде держал, дезертирство им шил.

— Помню.

— На бюро он после выговор за перегибы схлопотал, зато из лейтенанта старшим стал. А из тех арестованных полусотня потом в горы подалась. Обиделись. Колесников теперь хутора подпалит — оттуда еще десятка два в банды отвалят. Баранов в горах больше — шерсти больше, есть кого стричь, — открыто похвалялся своей дальнозоркостью нарком.