Гарем - [6]
Фарида за дверью уже не изображала безмолвный скрипичный концерт, а сидела смирно и ждала, когда новенькая почувствует голос совести и даст другим (Фариде, сегодня ее очередь) доклевать оставшиеся после нее крохи Эроса.
За окном, еще темным, уже угадывается раннее утро. Фарида засыпает как раз за пять минут до того, как из спальни выходит растрепанной тенью Арахна. Колючий платок охватывает ее узкие бедра, но она не чувствует его уколов. Глядя на раскиданные по всему линолеуму гаремные тела, она прислоняется спиной к косяку и начинает смеяться.
Зажимает холодными пальцами себе рот, чтобы не разбудить все это спящее собрание; хохот душит ее.
— А-а, — бредит из спальни Иоан Аркадьевич.
Смех душит, разрывает Арахну, она, трясясь, сползает вниз по косяку.
И засыпает, голая, на полусмехе.
Арахна открыла глаза и улыбнулась. Себе. Больше улыбаться было некому — над ней нависло предгрозовое лицо Фариды.
Подумав и потянувшись, Арахна выдала улыбку-аванс и Фариде. Та стала еще чернее.
— Улыбаешься, сестра. А подсчитаем. Во-первых, довела Иоана Аркадьевича, он встал сегодня разбитый, вместо счастливого. Чай не мог пить. Во-вторых. О других тож, между проч, думать надо! Когда на тебя усьму тратили — что сказали? Другим тоже постель для здоровья над. А ты как вавилонская блудница, которая на разн дорогах свои ноги раздвигала. Другие — не люди? А в-четвертых…
Арахна, приподнявшись, быстро обняла Фариду и поцеловала ее гневные губы, из которых вот-вот должно было выкатиться и в-пятых, и в-шестых.
Фарида онемела.
Арахна оплела бывшую миссионершу своими тонкими руками, прижалась (она все еще была не одета — это Фарида собиралась ей поставить на вид «в-восьмых»), вдавливаясь в ее плоское тело, и всучила еще несколько хулиганских поцелуев.
— М-мне хорошо, Фаридочка! Солнце-т-т-то какое, с-солнце. К-кофе хочу.
Вся Зала, включая Первую Жену, вынырнувшую из квадратного телеомута, опешив, наблюдала за этой сценой.
Лавируя между подушками и матрасами и — что для лавирования было совсем не нужно — качая бедрами в черном с розами платке, Арахна прошла через Залу на кухню.
— Сестра, нет там у нас кофе, нет! — закричала ей вслед Марта Некрасовна.
— Артисткя, — философски заметила Зебуниссо.
Фарида бормотала:
— Явление Жены, сладкой, как мед, и горькой… как звезда-полынь. Все опять сходится.
— Ля-ля, — пела из кухни Арахна.
Остаток дня Арахна вела себя порядочно, кофе не клянчила и даже просмотрела голову Гули Маленькой, в которой подозревали вшей.
Паразитов, слава тебе, не нашли. Но Гуля все равно заплакала:
— У тети Арахны в сумке шоколадка!
— Ах, какая тетя нехорошая, — ответили ей, — шоколадку прячет.
Иоан Аркадьевич, плача от вечернего ветра, вышел из «Хамзы»; подумал об Арахне.
Утром, уходя за данью, он оставил ее спящей. Распласталась в дверном проеме, бледная, с улыбкой, расхристанная. Нагнулся и расправил на ней сбившийся в жгут платок, прикрыв распахнутые бедра.
…Очнулся возле торговцев. Цветы — гладиолусы — стояли под полиэтиленовыми колпаками. В каждом колпаке желтела свечка, видимо, как-то согревая продрогшие стебли. Цветочный ряд завершался розами.
— «Черный принц» есть! — закричали Иоану Аркадьевичу, и сообщили цену.
— Да, да, сейчас, — успокоил он торговцев и зашагал, размахивая руками, прочь от цветов.
День был холодный и неденежный. Заплатили только за двух реализованных на Броде уродов, причем за одного расплатились жетонами для метро и парочкой телефонных.
Наткнувшись взглядом на телефон-автомат, Иоан Аркадьевич нащупал в кармане один трудовой жетон.
Позвонить матери. И рассказать ей, обязательно рассказать, что видел сон из детства: он входит в гараж, и это, наверное, к чему-то. Что она на это скажет (кроме того, что испугается)?
Выстуженная трубка касается уха.
Или не рассказывать? «Алло. Мама?» А голос матери уже выплескивается из трубки: «Иоан? Иоан, ты? Что случилось? А? Опять деньги? Деньги опять нужны, говорю? Опять твоим гадючкам денег, говорю, не хватает, совести нету? А Марте Никрасовне лично напомни, что она мне еще в феврале, у меня записано, обещала рецептик один… Алё?»
Он слушает и вешает трубку.
С матерью поговоришь — и на душе легче.
Только ухо вот замерзло от разговора. «Черный принц»?
Иоан Аркадьевич протягивает полученные за урода деньги.
— Почему не торгуетесь? — укоризненно говорит продавец, пряча купюры.
«Идет! Идет!» — кричали изнутри дети.
Стебель розы Иоан Аркадьевич скрыл под пальто; шипы проникали через свитер, тревожа.
В голове дозревал план незаметного и дипломатичного вручения этого стебля Арахне. Мысль о возможной ревности остальных жен колола сердце Иоана Аркадьевича сильнее физических шипов.
Дверь открыла Магдалена с полотенцем на голове. Наскоро поцеловав ее куда-то в полотенце, Иоан Аркадьевич увернулся от порыва снять с него пальто и скользнул в ванную — там, по счастью, никого не было, можно зашпингалетиться…
— Арахна! Пусть Арахна в ванную, пожалуйста, зайдет! — закричал Иоан Аркадьевич как можно невиннее.
Женщины нехорошо переглянулись. Алконост опустил приготовленный смычок и пнул Толика.
Сама Арахна быстро отложила Джека Лондона, которого она, зевая, читала Гуле Маленькой, и полетела в ванную.
Две обычные женщины Плюша и Натали живут по соседству в обычной типовой пятиэтажке на краю поля, где в конце тридцатых были расстреляны поляки. Среди расстрелянных, как считают, был православный священник Фома Голембовский, поляк, принявший православие, которого собираются канонизировать. Плюша, работая в городском музее репрессий, занимается его рукописями. Эти рукописи, особенно написанное отцом Фомой в начале тридцатых «Детское Евангелие» (в котором действуют только дети), составляют как бы второй «слой» романа. Чего в этом романе больше — фантазии или истории, — каждый решит сам.
Новый роман известного прозаика и поэта Евгения Абдуллаева, пишущего под псевдонимом Сухбат Афлатуни, охватывает огромный период в истории России: от середины 19-го века до наших дней – и рассказывает историю семьи Триярских, родоначальник которой, молодой архитектор прогрессивных взглядов, Николай, был близок к революционному кружку Петрашевского и тайному обществу «волхвов», но подвергся гонениям со стороны правящего императора. Николая сослали в Киргизию, где он по-настоящему столкнулся с «народом», ради которого затевал переворот, но «народа» совсем не знал.
Поэзия Грузии и Армении также самобытна, как характер этих древних народов Кавказа.Мы представляем поэтов разных поколений: Ованеса ГРИГОРЯНА и Геворга ГИЛАНЦА из Армении и Отиа ИОСЕЛИАНИ из Грузии. Каждый из них вышел к читателю со своей темой и своим видением Мира и Человека.
Философская и смешная, грустная и вместе с тем наполняющая душу трепетным предчувствием чуда, повесть-притча ташкентского писателя Сухбата Афлатуни опубликована в журнале «Октябрь» № 9 за 2006 год и поставлена на сцене театра Марка Вайля «Ильхом». В затерянное во времени и пространстве, выжженное солнцем село приходит новый учитель. Его появление нарушает размеренную жизнь людей, и как-то больнее проходят повседневные проверки на человечность. Больше всего здесь чувствуется нехватка воды. Она заменяет деньги в этом богом забытом углу и будто служит нравственным мерилом жителей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман известного прозаика и поэта Евгения Абдуллаева, пишущего под псевдонимом Сухбат Афлатуни, охватывает огромный период в истории России: от середины 19-го века до наших дней — и рассказывает историю семьи Триярских, родоначальник которой, молодой архитектор прогрессивных взглядов, Николай, был близок к революционному кружку Петрашевского и тайному обществу «волхвов», но подвергся гонениям со стороны правящего императора. Николая сослали в Киргизию, где он по-настоящему столкнулся с «народом», ради которого затевал переворот, но «народа» совсем не знал.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Американка Селин поступает в Гарвард. Ее жизнь круто меняется – и все вокруг требует от нее повзрослеть. Селин робко нащупывает дорогу в незнакомое. Ее ждут новые дисциплины, высокомерные преподаватели, пугающе умные студенты – и бесчисленное множество смыслов, которые она искренне не понимает, словно простодушный герой Достоевского. Главным испытанием для Селин становится любовь – нелепая любовь к таинственному венгру Ивану… Элиф Батуман – славист, специалист по русской литературе. Роман «Идиот» основан на реальных событиях: в нем описывается неповторимый юношеский опыт писательницы.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Мы приходим в этот мир ниоткуда и уходим в никуда. Командировка. В промежутке пытаемся выполнить командировочное задание: понять мир и поделиться знанием с другими. Познавая мир, люди смогут сделать его лучше. О таких людях книги Д. Меренкова, их жизни в разных странах, природе и особенностях этих стран. Ироничность повествования делает книги нескучными, а обилие приключений — увлекательными. Автор описывает реальные события, переживая их заново. Этими переживаниями делится с читателем.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.
Я набираю полное лукошко звезд. До самого рассвета я любуюсь ими, поминутно трогая руками, упиваясь их теплом и красотою комнаты, полностью освещаемой моим сиюминутным урожаем. На рассвете они исчезают. Так я засыпаю, не успев ни с кем поделиться тем, что для меня дороже и милее всего на свете.