Гарем - [8]
Задохнулась. Где-то заплакал младенец Анна Иоановна. Зашаркали босые ступни, разыскивая для бедной Софьи Олеговны валерьянку. Всхлипывала Фарида.
Арахна молчала.
III
Что-то надломилось с того вечера.
Как стебель «Черного принца», который наутро приветствовал Иоана Аркадьевича, торча из помойного ведра на кухне.
Началось с денег.
Стали хуже расходиться уроды.
Горло после пения в подземном переходе целую неделю производило один некачественный хрип. Сносно платившие редакции перестали брать у Иоана Аркадьевича материалы, а те, что брали, перестали вовремя платить.
Оставались западные офисы, где стрекозообразные гендеристки еще могли обратить слух к безумным проектам Иоана Аркадьевича и выдать под них какие-то деньги, возможно, личные. Но стрекоз-благотворительниц стерегли «гарды»… Едва перед их рентгеновским взором появлялся Иоан Аркадьевич, они начинали сонно, но целеустремленно ненавидеть: ласковые глаза, бесцветное пальто времен похорон Черненко и кошачий Маряськин запах, прописавшийся в гардеробе Иоана Аркадьевича и торжествовавший всякий раз победу над каким-нибудь случайным дезодорантом.
Впору было наниматься в уличные торговцы эликсирами: «Хочешь похудеть? Спроси у меня!».
Потянулась полоса постных супов, с унылыми лодочками лука. Маряся стала поджарой, как ящерица, и научилась имитировать голодные обмороки.
Гарем совещался, что продать. Постановили — электромясорубку. Телевизор, как святое, оставили.
И тогда стала пропадать Арахна.
— Сестра, ты куда? — Старшая Жена заметила, как Арахна выуживает свой горчичный плащ из платяной свалки в коридоре и отряхивает его от кошачьей шерсти.
За пределы квартиры выходили обычно только дети Иоана Аркадьевича, унося в карманах листочки: спички — 5, мыло хоз. — 4, макароны… На родительские собрания ходил сам Иоан Аркадьевич (успевавший за время собрания набросать одного-двух уродов). Жены квартиру не покидали.
Арахна просунула руки в плащ.
— Закоченеешь… Косынку мою надень, — сказала мертвым голосом Старшая Жена.
— Мама, тетя насовсем уходит? Ей не понравилось у нас? Насовсем поэтому уходит? — высунулась из ванной Гуля Маленькая.
К коридору, где происходило действие, стали подплывать остальные женщины.
Взгляды Арахна выдержала. Неловко чмокнула Гулю.
— Я н-не ухожу. Мне д-денег в одном месте д-должны. Н-н-н-неподалеку. В-возьму и в-вернусь. С-сразу.
Слова, тихие, кривобокие, неубедительные, как елозанье спичкой по затертому коробку, встретили недоверчивым молчанием. Потом раздались голоса:
— Скажи Иоану Аркадьевичу, он за тебя деньги возьмет.
— Да-да, по доверенности.
— Куда в такой холод? Простынешь — чем прикажешь лечить? Лекарств нет. Разве что уриной…
Арахна колебалась. Потом села на корточки перед Гулей Маленькой.
— Я тебе к-книжку куплю, ч-чуковскую. Про «Д-добрый доктор Айболит».
— Картинки будут? — вздохнула Гуля.
Арахна кивнула.
— А мне? — подковыляла Зоя.
— Тоже к-к-книжку! И шоколадку — с в-во-оот такими орехами!
Вылетела из квартиры, чуть не упав (споткнулась) на лестничной площадке.
Закоченев в тонком пальто, Иоан Аркадьевич зашел согреться в подвернувшийся по пути собор — синий с белым, Успенский. Шла служба.
Чтобы не стоять без дела, обошел иконы. Остановился перед Божьей матерью: там, за частоколом свечей, звучала не различимая земным ухом колыбельная, но младенец все не засыпал, глядел строгим глазом на Иоана Аркадьевича и ждал молитвы.
А Иоан Аркадьевич согрелся и стал думать об Арахне.
Над головой проносились слова о грехе и покаянии; где-то крестились.
Представлялась Арахна, качающая на руках что-то теплое и продолговатое, наверное, сына. Остальные жены стоят поодаль, неподвижно беседуя друг с другом.
Мысли об Арахне вывели Иоана Аркадьевича из-под медного купола собора; появился вялотекущий трамвай «девятка», высекая каскады колючего электропламени.
Арахна с сыном на руках, жены поодаль, Толик и Алконост, в костюмах Возрождения, танцуют. Странные. Иоан Аркадьевич в их одиннадцать лет уже пережил несколько острых, как жгучий перец, романов. А эти ходят, сплетясь пальцами, никто им извне не нужен.
Иоан Аркадьевич сошел в моросящую желтоватую тьму.
Через несколько шагов узнал Арахну.
Шла на него, в невеселом горчичном плаще, походкой опытного лунатика, любителя сомнительных прогулок, сомнамбулы.
Губы, густо заштрихованные траурной помадой; в пальцах нетерпеливо шевелилась тонкая незажженная сигарета — Арахна сканировала встречных: прикурить.
Видимо, силуэт Иоана Аркадьевича выдавал безнадежного халявщика. Пройдя по диагонали сутулое пальто Иоана Аркадьевича, близорукие зеленые зрачки перелетели на другие попутные фигуры.
Конец рабочего дня. Найти мужчину, готового поделиться огнем с девушкой, навевающей приятные холостяцкие мысли, — несложно.
Вот она уже закуривает (Иоан Аркадьевич повернулся), зажигалка вынимает из тьмы ее лицо. Как в ту первую ночь, когда по квартире носили «вечные» свечи.
Запрокинув голову в промозглое небо, так что воротник сжал шею, как гаррота, он прохрипел:
— Я люблю тебя, Арахна!
На него посмотрели. Кто-то остановился. Кто-то, не останавливаясь, ограничился «психом». Вот и остановившиеся засмеялись и тоже двинулись дальше, по своим неряшливо заасфальтированным муравьиным тропам.
Две обычные женщины Плюша и Натали живут по соседству в обычной типовой пятиэтажке на краю поля, где в конце тридцатых были расстреляны поляки. Среди расстрелянных, как считают, был православный священник Фома Голембовский, поляк, принявший православие, которого собираются канонизировать. Плюша, работая в городском музее репрессий, занимается его рукописями. Эти рукописи, особенно написанное отцом Фомой в начале тридцатых «Детское Евангелие» (в котором действуют только дети), составляют как бы второй «слой» романа. Чего в этом романе больше — фантазии или истории, — каждый решит сам.
Поэзия Грузии и Армении также самобытна, как характер этих древних народов Кавказа.Мы представляем поэтов разных поколений: Ованеса ГРИГОРЯНА и Геворга ГИЛАНЦА из Армении и Отиа ИОСЕЛИАНИ из Грузии. Каждый из них вышел к читателю со своей темой и своим видением Мира и Человека.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Остров, на котором проводились испытания бактериологического оружия, и странный детдом, в котором выращивают необычных детей… Японская Башня, где устраивают искусственные землетрясения, и ташкентский базар, от которого всю жизнь пытается убежать человек по имени Бульбуль… Пестрый мир Сухбата Афлатуни, в котором на равных присутствуют и современность, и прошлое, и Россия, и Восток. В книгу вошли как уже известные рассказы писателя, так и новые, прежде нигде не публиковавшиеся.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Философская и смешная, грустная и вместе с тем наполняющая душу трепетным предчувствием чуда, повесть-притча ташкентского писателя Сухбата Афлатуни опубликована в журнале «Октябрь» № 9 за 2006 год и поставлена на сцене театра Марка Вайля «Ильхом». В затерянное во времени и пространстве, выжженное солнцем село приходит новый учитель. Его появление нарушает размеренную жизнь людей, и как-то больнее проходят повседневные проверки на человечность. Больше всего здесь чувствуется нехватка воды. Она заменяет деньги в этом богом забытом углу и будто служит нравственным мерилом жителей.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Воспоминания о детстве в городе, которого уже нет. Современный Кокшетау мало чем напоминает тот старый добрый одноэтажный Кокчетав… Но память останется навсегда. «Застройка города была одноэтажная, улицы широкие прямые, обсаженные тополями. В палисадниках густо цвели сирень и желтая акация. Так бы городок и дремал еще лет пятьдесят…».
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…