Гарабомбо-невидимка - [5]

Скотокрад вынул из сумы еще одну бутылку.

– Холодно. Выпей, Гарабомбо.

Я и глотнул на славу! Потом обтер горлышко краем пончо, передал бутылку Конокраду, он тоже отпил и вернул ее по принадлежности.

– Что ж ты, и впрямь невидимка?

– Да! Перешел я по мосту в Чирчуак – и стал прозрачным. Тут Скотокрад открыл коробку сардинок.

– Шел в Янауанку, думал жалобу подать, и заболел!

– А на что жалобу?

– Хозяин меня обижал, дон Гастон Мальпартида, Ты его знаешь.

– Как не знать, оттуда идем! – говорит, жеребец Подсолнух.

– Не лезь, когда не спрашивают! – говорит Конокрад.

Такой уж он, Подсолнух, всегда вставит слово. Часто Конокрада подводил. Его бы и не брали, но он любил побродить, а лошади его очень слушались, приходилось с ним считаться.

– Чего он? – говорит Скотокрад и вынимает из сумы жареное мясо. – Ешь, Гарабомбо!

– Сам не знает, что порет. Он вечно так. Рассказывай дальше.

– Дон Гастон завел обычай – как исполнится девушке пятнадцать лет, она идет служить в усадьбу. Хотел он, чтобы и моя жена пошла, Амалия Куэльяр. А я не пустил.

– И правильно.

– Старик бы еще ничего, но у него зятья. Не пустил я, значит Я еще на службе узнал, какие мои права. Читал законы!

Скотокрад смеется.

– То-то и оказался тут! Не все надо знать!

– Я сержант, свое отслужил. Не пустил ее. Пошел субпрефектуру, жаловаться.

– И что же они?

– Не увидели меня.

– Так я ж тебя вижу!

– Ты нашей расы, а белокожие не видят. Целую неделю у дверей сидел. Идет начальство туда-сюда, а меня не замечает.

Конокрад даже заржал.

– Сперва я не понимал. Думал, очередь не дошла. Сама знаете, как начальство живет – ничего не замечает. Идут, не глядят на меня. Ну, думаю, заняты. А на вторую неделю стало до меня доходить. Субпрефект Валерио был один, я и вошел к нему. Не видит! Говорил я, говорил, а он и глаз не поднял. Ну, а заподозрил я неладное. К концу недели свояк мой, Мелесьо, посоветовал, спроси ты Викторию Ракре.

Скотокрад и Конокрад перестали жевать.

– Что же сказала донья Виктория?

Все так боялись ее, что никто из общины не посмел бы назвать ее непочтительно.

– Что меня не видно! Сглазил кто-то.

– И очень даже просто, – сказал суровый Скотокрад. – Не впервые мне встречать невидимку. Белые видят то, чего мы не видим. Проезжал я как-то Ла Уньон и видел ученого одного из Управления земледелия и скотоводства. Никто ему не верил, все его сторонились, как шелудивого. Сидим мы как-то в кабаке, он ко мне подходит и говорит: «Слушай, друг, выпьем-ка пива!» – «С удовольствием». – «Давно я с вами хотел потолковать». – «Прошу вас». – «Я замечаю, вас тут очень любят». – «Не мне судить». – «Вот что, друг, меня послали бороться с болезнями картофеля. Я могу помочь, средства есть, но люди мне не доверяют. Не найду к ним подхода. Что, если сделаем так: вы мне соберите народ для беседы, а я вам дам по солю за каждого?» Что же, дареному коню в зубы не смотрят! Собрал я вечером человек тридцать, по солю за голову! Он в грязь лицом не ударил. Хорошо разъяснил. Говорит; все болезни от зверюшек таких, микробов. Мы уж было поверили, а он и скажи: «Сейчас вы их увидите!» И вынимает он карточку, на ней страшный зверь о тысяче ног и с рогами. «Вот, – говорит, – кто портит ваши поля!» Ну, народ чуть не помер со смеху, и разошлись кто куда. И я ушел. На другой день он спрашивает: «В чем дело? Почему они ушли?» – «А потому, что таких зверюг не бывает. Были бы они, мы бы их видели, верно?»

И Скотокрад заключил свой рассказ:

– Такие они люди, Фермин: видят, чего мы не видим. А что видим мы, не видят они. Вот и с тобой то же самое!

– А можно меня вылечить? – печально спросил Гарабомбо.

– Собаки воют на привидения. Они их видят. Ты не мазался собачьим гноем? – спросил Конокрад.

– Нет еще…

– Помажься.

Подсолнух насмешливо заржал.

– Чего ржешь?

– Ая вижу невидимку! – отвечал Подсолнух.

– Ты не человек, ты зверь!

– Что он говорит? – спросил Скотокрад, не понимавший по-лошадиному, но догадавшийся, что идет какой-то спор.

– Ну что за лошадь, все ей нужно! – пожаловался Конокрад» – Ой, и болтает! Посадят меня по ее милости.

– Что же ты ее берешь?

– С ней худо, без нее хуже!

– Скоро снег, – сказал Скотокрад. – Трудная эта дорога.

– Да, снега тут много бывает, – сообщил Гарабомбо.

– Ты сам где живешь?

Гарабомбо показал на одетую туманом вершину.

– В ущелье Хупайканан.

Конокрад со Скотокрадом удивились.

– Кто ж там живет? Очень высоко.

– Снег идет и идет. Сыро в пещере. Целую ночь таскаешь шкуру с места на место, все посуше ищешь, а то не заснуть.

– Я в этой пещере прятался, – сказал Конокрад. – Летучие мыши там хуже холода.

– Пометом можно выкурить, – сказал Гарабомбо. – Сырость хуже всего.

– С каких пор ты там?

– Полгода, вместе с женой. Как выгнали нас из поместья.

– Да, несладко тебе. Что ж не спустишься вниз?

– Нельзя мне. Запретили вступать на земли Чинче. Духу моего не выносят. «На поминки свои захочешь, тогда приходи». Это мне Сиксто Мансанедо сказал.

Конокрад вынул из сумы две бутылки водки, две банки сардин и коробок спичек.

– Бери, друг!

Глаза у Гарабомбо заблестели.

– А соли не будет?

– Есть и соль.

– Дашь мне щепоточку?

– Бери, – сказал Конокрад, протягивая ему целую пачку.