Гапон - [57]

Шрифт
Интервал

Второй интеллигент, Василий Богучарский, осенью встречался с гапоновцами вместе с Кусковой и Прокоповичем. Третьего Варнашёв не знал. Вероятно, это был Александр Иванович Матюшенский. Этому человеку, чья роль в дальнейших событиях тоже будет немалой, было в начале 1905-го 42 года (чуть меньше, чем Богучарскому, чуть больше, чем Богоразу). Достоверно восстановить его прошлое было почти невозможно: он рассказывал всякий раз разное. Как будто из духовного сословия, из семинарских. Учился в университете, но окончил ли? Был в ссылке по какому-то политическому делу, но по какому, когда, как долго? Будто бы ходил в народ, «работал, как чернорабочий, и на крестьянских полях, и в шахтах золотых приисков, и на полотне железной дороги, и на крупчатной мельнице, и на пристанях Волги при нагрузке судов, точил веретена, шил сапоги, строил глинобитные крестьянские избы, учил грамоте крестьянских ребятишек». Этого тоже никто не видел. Точно было известно, что последние лет пятнадцать Александр Иванович занимается журналистикой, беспрерывно меняя редакции и города. Писал, между прочим, о бакинской стачке 1903 года, а сейчас был одним из корреспондентов, освещавшим (на страницах газеты «Наши дни») стачку столичную. Это и привлекло к нему внимание Гапона.

Оказалось, что прокламация не готова. Сотрудники Гапона пытались что-то сделать из его вчерашнего наброска. Чем же сам Георгий Аполлонович занимался все прошедшие часы? Думал — и надумал…

Отозвав Варнашёва в соседнюю комнату, Гапон спросил его:

— Скажи, — как по-твоему. Не лучше ли будет, если подавать петицию мы отправимся всем миром? Известим царя и кого следует, что, скажем, в воскресенье, соберемся у Зимнего дворца! Что народ хочет его видеть и больше никого! Что ты скажешь?

Варнашёв был поражен этой мыслью. Почему, кстати? Павлов пишет, что подобные соображения — о том, что подавать петицию хорошо бы «всем миром» и публично — Гапон высказывал, сугубо предварительно, еще в первой половине 1904 года. Сейчас она снова пришла ему в голову — и он за нее ухватился. Это был единственный, призрачный шанс. Единственная, пусть и сомнительная возможность уйти от поражения.

Надо сказать, что сама логика действий Гапона кажется — в контексте мировой истории XX века — глубокой и даже в каком-то смысле пророческой. «Массовые ненасильственные действия», в том числе многолюдные уличные манифестации — метод борьбы за политические цели, к которому прибегали (и очень успешно) Мохандас Ганди или Мартин Лютер Кинг. С последним — харизматическим священником, оратором — у Гапона немало общего. Но есть и важное отличие. Ни Ганди, ни Кинг не предполагали решить все проблемы одной акцией. К тому же оба они действовали в условиях демократии и обращались ко всему обществу, а не к одному всевластному человеку, помазаннику Божию.

Но — и это самый важный вопрос во всей этой истории — верил ли сам Гапон в то, что Николай вступит в диалог с рабочими?

Скажем так: надеялся.

Всё — давнее чтение Хомякова и Тихомирова, разговоры с Зубатовым о «народной монархии», рассказы Хитрово о молодом императоре — сейчас всплыло в его сознании. Ему очень хотелось, чтобы этот наконец найденный ход принес победу. А если нет? А на этот случай у Гапона не было никакого плана, кроме одного — насильственной революции.

Но это сам Гапон. А как рассуждали его ближайшие сподвижники?

Опять слово Варнашёву: «…Поддерживать петицию забастовкою? но долго ли? неделю — другую! Голод, лживые обещания, и вернутся к работе! А дальше — разгром „Собрания“. Аресты — тюрьмы переполнены. Вера в царя-батюшку, — по-старому. „Шествием же“ — брали быка за рога! Маска будет сброшена! Слепой узрит! С народом или против народа? Будут стрелять. Расстреляют идею царя! А жертвы — так и этак неизбежны! Предупредить — кто боится, не пойдет, а умирать — так умирать с музыкой!»

А вот что говорит Карелин: «…У руководящей группы не было веры в то, что царь примет рабочих и что даже их пустят дойти до площади. Все хорошо знали, что рабочих расстреляют, а потому, может быть, мы брали на свою душу большой грех, но все равно уже не было тогда такой силы в мире, которая бы повернула назад. Рабочих удержать было нельзя».

Это, правда, относится уже к утру 9 января, когда — действительно — надежды ни у кого, включая Гапона, практически не оставалось, а отменить и изменить уже ничего было невозможно. Но пока у нас 6-е. В самом ли деле левое крыло гапоновцев, а с ними — революционеры, эсдеки и эсеры, или какая-то их часть, хотели расстрела демонстрации с целью воспитания масс? А если хотели, то… как это называется?

«Предупредить — кто боится, не пойдет…»

Но в том-то и дело, что никто никого не предупреждал.

«Массы» же были настроены вот как:

«В эти дни рабочие низы были охвачены такой неестественно-болезненной верой в царя, какая кажется немыслимой и у самых преданных монархистов»[28].

Гапоновская надежда на чудо у полуграмотных чернорабочих людей обернулась верой в чудо, несовместимой с чувством опасности.

Полтора года спустя Матюшенский в своей исповеди, напечатанной в парижском журнальце «Красное знамя», признавался:


Еще от автора Валерий Игоревич Шубинский
Азеф

Во все времена самые большие проблемы для секретных служб создавали агенты-провокаторы, ибо никогда нельзя было быть уверенным, что такой агент не работает «на два фронта». Одним из таких агентов являлся Евгений Филиппович Азеф (1869–1918), который в конечном счете ввел в заблуждение всех — и эсеровских боевиков, и царскую тайную полицию.Секретный сотрудник Департамента полиции, он не просто внедрился в террористическую сеть — он ее возглавил. Как глава Боевой организации эсеров, он организовал и успешно провел ряд терактов, в числе которых — убийство министра внутренних дел В. К. Плеве и московского губернатора великого князя Сергея Александровича.


Зодчий. Жизнь Николая Гумилева

Книга представляет собой подробную документальную биографию одного из крупнейших русских поэтов, чья жизнь стала легендой, а стихи — одним из вершинных событий Серебряного века. Образ Гумилева дан в широком контексте эпохи и страны: на страницах книги читатель найдет и описание системы гимназического образования в России, и колоритные детали абиссинской истории, малоизвестные события Первой мировой войны и подробности биографий парижских оккультистов, стихи полузабытых поэтов и газетную рекламу столетней давности.


Даниил Хармс. Жизнь человека на ветру

Даниил Хармс (Ювачев; 1905–1942) – одна из ключевых фигур отечественной словесности прошлого века, крупнейший представитель российского и мирового авангарда 1920-х–1930-х годов, известный детский писатель, человек, чьи облик и образ жизни рождали легенды и анекдоты. Биография Д. Хармса написана на основе его собственных дневников и записей, воспоминаний близких ему людей, а также архивных материалов и содержит ряд новых фактов, касающихся писателя и его семьи. Героями книги стали соратники Хармса по ОБЭРИУ (“Объединение реального искусства”) – Александр Введенский, Николай Олейников и Николай Заболоцкий и его интеллектуальные собеседники – философы Яков Друскин и Леонид Липавский.


Владислав Ходасевич. Чающий и говорящий

Поэзия Владислава Ходасевича (1886–1939) — одна из бесспорных вершин XX века. Как всякий большой поэт, автор ее сложен и противоречив. Трагическая устремленность к инобытию, полное гордыни стремление «выпорхнуть туда, за синеву» — и горькая привязанность к бедным вещам и чувствам земной юдоли, аттическая ясность мысли, выверенность лирического чувства, отчетливость зрения. Казавшийся современникам почти архаистом, через полвека после ухода он был прочитан как новатор. Жестко язвительный в быту, сам был, как многие поэты, болезненно уязвим.


Ломоносов: Всероссийский человек

Первая в постсоветское время биография ученого-энциклопедиста и поэта, одного из основоположников русской культуры Нового времени. Используя исторические исследования, свидетельства современников, архивные документы, автор стремится без идеализации и умолчаний воссоздать яркую, мощную личность М. В. Ломоносова в противоречивом, часто парадоксальном контексте России XVIII века. При всем разнообразии занятий Ломоносова — создателя нового русского литературного языка и классической системы стихосложения, химика, оптика, океанографа, исследователя атмосферного электричества, историка, астронома, администратора и даже участника политических интриг — в центре его деятельности лежало стремление к модернизации страны, унаследованное от Петровской эпохи.


Рекомендуем почитать
Мы отстаивали Севастополь

Двести пятьдесят дней длилась героическая оборона Севастополя во время Великой Отечественной войны. Моряки-черноморцы и воины Советской Армии с беззаветной храбростью защищали город-крепость. Они проявили непревзойденную стойкость, нанесли огромные потери гитлеровским захватчикам, сорвали наступательные планы немецко-фашистского командования. В составе войск, оборонявших Севастополь, находилась и 7-я бригада морской пехоты, которой командовал полковник, а ныне генерал-лейтенант Евгений Иванович Жидилов.


Братья Бельские

Книга американского журналиста Питера Даффи «Братья Бельские» рассказывает о еврейском партизанском отряде, созданном в белорусских лесах тремя братьями — Тувьей, Асаэлем и Зусем Бельскими. За годы войны еврейские партизаны спасли от гибели более 1200 человек, обреченных на смерть в созданных нацистами гетто. Эта книга — дань памяти трем братьям-героям и первая попытка рассказать об их подвиге.


Сподвижники Чернышевского

Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.


Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последняя тайна жизни

Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.


Зекамерон XX века

В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.


Есенин: Обещая встречу впереди

Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.


Рембрандт

Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.


Жизнеописание Пророка Мухаммада, рассказанное со слов аль-Баккаи, со слов Ибн Исхака аль-Мутталиба

Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.


Алексей Толстой

Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.