Гапон - [51]

В умеренном, хитром, расчетливом тактике-оппортунисте жил авантюрист, игрок. До сих пор Гапон подчинял эти свои наклонности и умения интересам дела. Игра его была сложной, точной, продуманной. Преферанс своего рода или шахматы. Сейчас, перед лицом явного проигрыша, он готов был начать другую игру, азартную, с неопределенными правилами — только бы спасти свое дело. (Даже на собрании он употребил карточный термин: «сорвать ставку».)

Но и в этой игре спасение что-то не просматривалось…

Впрочем, будем справедливы — особого выбора у него и не было. События развивались во многом сами по себе. Можно было только уклониться от участия в них, от роли вождя. Но это тоже было бы поражение.

В этом смысле судьба Гапона отчасти напоминает судьбу другого харизматического деятеля революции 1905 года — капитана 2-го ранга Петра Шмидта, по недоразумению вошедшего в историю как «лейтенант Шмидт»[25]. «Социалист вне партий» Шмидт, полубезумный, несчастный во всех отношениях человек, возглавил мятеж, которого не хотел и в успех которого не верил. Он выбрал неизбежное поражение и гибель, но гибель, казавшуюся ему славной.

А Гапон поражения не хотел, не принимал. Он судорожно искал выигрышный ход. И это во многом объясняет дальнейшее.

2 января по старому стилю состоялось новое собрание общества. Присутствовало 600 рабочих, а также, согласно докладу начальника Петербургского охранного отделения Л. Н. Кременецкого Лопухину, «3 интеллигентных еврея и 3 еврейки»[26].

Председательствующий Иноземцев доложил суть дела, Архангельский рассказал о переговорах с Сергеевым и Чижовым.

Дальше, докладывает Кременецкий, дело обстояло так:

«…Иноземцев предложил на открытое голосование: желают ли рабочие поддержать своих товарищей, на что все ответили: „желаем поддержать“, и собравшиеся перешли к обсуждению вопроса о форме поддержки. По предложению одного невыясненного рабочего лесообделочной мастерской, решено было завтра, 3 сего января, с утра, не приступая к работам, но отнюдь без крика и шума и, тем более, какого-либо насилия, собраться к заводской конторе и, вызвав директора завода, потребовать увольнения мастера Тетявкина и обратного приема уволенных рабочих. В это время один из присутствовавших на собрании евреев предложил идти заявлять свои требования с красными знаменами и притом добавить к вышеуказанным требованиям требование политической свободы. На это Иноземцев заявил, что необходимо держаться на чисто экономической почве, не затрагивая политических вопросов. Тогда тот же еврей попытался разбросать несколько штук каких-то прокламаций, но, ввиду общего протеста рабочих, сейчас же это оставил и был выгнан из собрания вместе с остальными евреями. Что же касается 3 евреек, то они были даже сначала задержаны рабочими, но затем, из опасения, что их могут обвинить в произволе, отпущены». При этом «известные Департаменту полиции» рабочие Ребрантов и Приклонский «старались подбить рабочих к более радикальному решению, т. е. чтобы рабочих, которые не пожелают добровольно принять участие в забастовке, принудить к тому силой».

Жребий был брошен.

СТАВКА: СТАЧКА

3 января забастовал Путиловский — почти в полном составе.

Утром рабочие собрались у заводской конторы и вызвали Смирнова. Попререкавшись с ним (безуспешно), мастеровые разошлись по домам. Забастовало 12 500 человек. Завод встал.

С точки зрения организационной это был грандиозный успех гапоновцев. Остановить хотя бы на день крупнейший завод столицы, выполняющий государственные военные заказы, — это было почти за гранью возможного. Никаким революционерам такое и не снилось.

В тот же день Фуллон говорил с Гапоном по телефону. Он был у Витте. Министерство финансов связалось с администрацией завода. Решение об увольнении еще одного рабочего было отменено. Оставался один (Сергунин?). Фуллон просил прекратить забастовку. «Поздно», — ответил Гапон. Даже восстановление всех четырех рабочих уже не поможет: теперь каждая мастерская предъявляет свои требования. Договорились, что администрации Путиловского завода предложат встретиться с председателями отделов «Собрания» и делегатами от забастовщиков. Фуллон гарантировал им неприкосновенность.

Так закончился первый день.

Утром 4-го, в семь часов, согласно записке прокурора Петербургской судебной палаты, «большое количество рабочих явилось на завод и, пройдя по мастерским, удалилось, не нарушив порядка». Очевидно, отслеживали штрейкбрехеров.

В тот же день, согласно предварительно продуманному плану, забастовало второе предприятие — Франко-русский судостроительный завод, тоже задействованный в военных заказах.

Днем Гапон имел объяснение с А. М. Стремоуховым, начальником главного тюремного управления. Тюремному священнику грозили потерей места. Как будто Гапон рисковал только этим!

В шесть часов состоялась встреча, о которой Гапон договорился с Фуллоном.

Пришло 40 человек. Гапон зачитал Смирнову новые требования. Теперь они выглядели так:

«1) Уволить мастера Тетявкина и принять обратно двух рабочих — Сергунина и Субботина.

2) Рабочий день 8 часов.

3) Расценка новых изделий после испытания должна устанавливаться мастером по добровольному соглашению с выборными рабочими из мастерской и затем должна считаться обязательной; что же касается старых расценок, то они должны быть вновь пересмотрены на том же основании.