Гапон - [136]

В столицу он прибыл 21 или 22 февраля. Другими словами, пока петербургские газеты разоблачали или защищали Гапона, его судьба решалась на совещании эсеров в Гельсингфорсе. В день, когда Гапон в печати потребовал общественного суда над собой, его друг привез в город вынесенный ему смертный приговор.

МАРТЫН

24 февраля Рутенберг приехал к Гапону в Териоки. Речь шла о многом, случившемся за это время, — об истории с Матюшинским и деньгами Витте, о смерти Черемухина, о предстоящем суде. Гапон был уверен, что правда на его стороне, что он может оправдаться. Что он оправдался бы, даже если бы Рутенберг рассказал о переговорах Гапона с Рачковским («Ну что же? Находился в сношениях с правительственными лицами, имея в виду пользу народа… Провел правительство до 9 января и теперь хотел»).

Переговоры между тем продолжались. Гапон еще раз встречался с Рачковским — сам звонил ему по телефону, представляясь, как было условлено, Апостоловым. Петр Иванович уговаривал расстригу поступить к нему чиновником для особых поручений (такие предложения такому человеку можно делать, только если точно знаешь, что он не согласится… или что его не сегодня-завтра убьют), спрашивал про Рутенберга. Гапон ничего не мог ответить.

Мартын начал торг:

«— Сколько он даст, если я приду к нему обедать? Рублей пятьсот?

— Три тысячи даст, — уверенно возразил Гапон.

— Чтоб я к нему за три тысячи пошел?

— Ну пять тысяч даст.

— Он сыщик и…

— Что ты, брат, сыщик? — проговорил Гапон пониженным голосом и с подобострастием, изобразив как-то своей фигурой, головой, туловищем, особенно глазами, что-то отвратительное. — Он — действительный статский советник.

— Знаю. Директор Департамента полиции.

— Старше. Директор, заведывающий политическими делами в России.

— За одно то, что я с ним пообедаю, он должен дать двадцать пять тысяч; меньше не пойду.

— Десять тысяч даст, пожалуй. Ты вот что. В воскресенье иди прямо к Кюба. Я его предупрежу».

В книге Мстиславского Рутенберг говорит: «Бывают дни, когда я не могу разделить больше, кто кого ловит, я Гапона или Гапон меня, и кто из нас по-настоящему провокатор…» В самом деле, здесь сто́ит еще раз задуматься о подлинном смысле слова «провокация». Друг, вместо того чтобы помочь Гапону выкарабкаться из ситуации, в которую тот попал в результате своего немудреного казацкого макиавеллизма, намеренно загоняет его в нее все глубже… И не потому, что сам он злобный или коварный человек, а потому, что партия так велела. К тому же Рутенберг считал, что Гапон уже выдал его друзей, уже раскрыл перед охранкой все эсеровские тайны. А предатель есть предатель.

Следующая встреча была назначена на 26 февраля, в воскресенье. Но приготовления к убийству Рачковского не были завершены: и бомба не сделана, и даже Двойников не обзавелся еще извозчичьей пролеткой. Рутенберг попросил перенести встречу.

Встреча состоялась 1 марта у Гапона в Териоках. Говорили о Марголине, о Грибовском, о предстоящем общественном суде… Потом снова перешли к Рачковскому и переговорам с ним. Гапон пытался объяснить свои подлинные цели:

«…Я их надуть хотел, устроить новое, еще большее 9 января. Это верно. Что же здесь предосудительного? У меня были широкие планы. Через Мануйлова пробраться к Витте, через Рачковского — к Дурново. Он ведь мне предлагал, не хочу ли я представиться Дурново. И я бы сделал дело. Забрался бы в берлогу и одним взмахом уничтожил бы их всех. Сам бы убил Дурново. Ей-богу… сам. Конечно, вовремя, в известный момент. А тут, значит, отделы, опирался бы на массы. Я широко смотрел. Сорвалось!»

Неубедительно? М-да… Рутенберг считал, что Гапон лжет. Путается в оправданиях. На самом деле он, похоже, уже и сам не понимал, чего хочет или хотел. Некоторые гапоновские монологи в передаче Рутенберга вызывают ощущение начинающегося безумия. Вполне возможно, что Гапон действительно начал сходить с ума. Слава, клевета, кровь, деньги и бесконечные обманы — свои и чужие — подорвали психику этого впечатлительного человека.

Перешли к делу. Рутенберг согласился встретиться с Рачковским за 25 тысяч рублей — только за то, чтобы отобедать с ним и «узнать, что ему нужно». За то, чтобы открыть одно дело (то, которым Рутенберг сейчас занимается, то есть покушение на Дурново) — 150–200 тысяч («…дешево себя не продам»).

Чтобы оценить фантастичность этих цифр: Татаров за почти что год верной службы, в ходе которой он предотвратил, в частности, покушение на Трепова, получил 16 с небольшим тысяч.

Спрашивается: зачем же Рутенберг называл такие дикие цифры? Для правдоподобия торга? Или не знал, сколько на самом деле платят «провокаторам»?

А что же другая сторона? Почему Рачковский вроде бы соглашался с этими условиями, во всяком случае, готов был их обсуждать? Простой ответ: потому что ни с кем не собирался встречаться и ни за что платить. Его задача была иной — проверить агентуру Герасимова и заодно избавиться от Гапона.

Всё бы сходилось, если бы не следующее свидетельство Витте:

«В марте месяце мне как-то Дурново сказал, что Гапон в Финляндии и хочет выдать всю боевую организацию центрального революционерного комитета и что за это просит 100 тысяч рублей. Я его спросил: „А вы что же полагаете делать?“ На это Дурново мне сказал, что он с Гапоном ни в какие сношения не вступает и не желает вступать, что с ним ведет переговоры Рачковский, и на предложение Гапона он ответил, что готов за выдачу боевой дружины дать 25 тысяч рублей. На это я заметил, что я Гапону не верю, но, по моему мнению, в данном случае 25 или 100 тысяч не составляют сути дела».