Гапон - [134]

Левые партии, идя по следам охранного отделения, с особенным ожесточением открыли против меня кампанию в печати и в рабочей среде, но вместо того, чтобы бороться со мною честным оружием, они, как и охранители, предпочли путь гнусных инсинуаций по моему адресу, не стесняясь опозорить в глазах общества даже мою частную и семейную жизнь. Положение мое при полулегальном существовании невыносимо, так как я лишен законного права каждого гражданина открыто и свободно защищать свою честь и доброе имя.

Обращаюсь поэтому к вам, милостивый государь, с настоятельной просьбой. Если в прошлых моих действиях правительство уже не видит преступления, то оно должно амнистировать меня, как всех остальных, причастных к движению 9-го января. Если, наоборот, в моих прошлых действиях правительство видит преступления, еще не получившие своей кары, то судите меня, как беглого преступника, наравне с другими.

Я не хочу никаких даров от правительства, ибо позади этих даров скрываются данайцы, и прошу меня легализировать с правом жить в Петербурге, либо привлечь меня к ответственности в суде. Дайте мне возможность открыто и свободно защищать свою честь».

Все это был крик в пустоту. Общественный суд больше не собирался, а коронный никак на запрос господина Гапона не отреагировал. Между тем Гапон — по собственному утверждению — приберег для публичных слушаний некие сенсационные документы, которые он боялся хранить в Териоках. Часть этих документов он отдал Марголину, часть оставил у себя: он собирался спрятать их в сейфе банка «Лионский кредит».

Что это были за тайные, сенсационные документы? Гапон говорил: «Когда они будут опубликованы, многим не поздоровится, а в особенности (он назвал одно громкое имя, с которым тесно связана история появления манифеста 17-го октября)». Ясно, что речь о Витте. Какие документы, касающиеся Витте, могли быть у Гапона и как он мог способствовать реабилитации самого вождя 9 января? Саша Уздалева вспоминала, что муж признавался ей: у него есть документы, компрометирующие того, кто его погубил.

Кого? Кто его погубил? И где эти документы? Сейф Гапона в «Лионском кредите» был после его смерти вскрыт. Никаких тайных бумаг там не было.

Марголин?

Марголин скоропостижно скончался в нестаром возрасте (53 года) 23 июля 1906 года. Вскрытие не проводилось. Что наводит на подозрения.

Увы, детектива не выходит. Статья Стечькина «Тайны Гапона» (Биржевые ведомости. 1906. 21–22 апреля) проясняет, кажется, суть дела. Гапона использовали еще одним образом: через него — с помощью некоего агента охранки Млодецкого — пытались вбросить фальшивый компромат на премьера. Какие-то пустяки про аренду белорусских поместий. Не случайно Марголин, вопреки завещанию Гапона, ничего после его смерти не опубликовал. Нечего там было публиковать.

Гапон не знал, что суд над ним уже состоялся и приговор уже вынесен.

СУД

Иногда утверждают, что вся информация, касающаяся вербовки Гапона Рачковским, его «разоблачения» и убийства, основана только на словах Рутенберга — лица пристрастного. Это не так.

Что касается отношений Гапона с полицией, у нас есть свидетельство Герасимова — источник от Рутенберга независимый. О деталях последующих событий мы знаем не только от Рутенберга, но также из мемуаров Савинкова, из показаний Савинкова и Чернова на партийном суде над Азефом, из письма Чернова Б. Николаевскому и, наконец, из свидетельств непосредственных участников убийства. Один из них (предположительно Александр Аркадьевич Дикгоф-Деренталь) оставил собственные воспоминания, напечатанные в журнале «Былое» (1909. № 11–12) и перепечатанные в сборнике «За кулисами охранки» (1910). С другим — «товарищем Степаном» — беседовал Л. А. Дейч. Третий — «товарищ Владислав» — изложил свои воспоминания в «Петербургской газете» от 5 марта 1909 года. Есть еще книга С. Д. Мстиславского «Убийство Гапона» (1928) — чисто беллетристическое сочинение, отразившее, может быть, какие-то устные рассказы.

Все свидетельства складываются в достаточно внятную и в главном непротиворечивую картину.

Итак, Рутенберг действительно отправился в Петербург, но не для того, чтобы через Гапона встретиться с Рачковским. Вместо этого он стал наводить справки о местонахождении руководителей партии эсеров. Оказалось, что в Петербурге никого нет, но почти все — Азеф, Чернов, Савинков — в Финляндии.

11 или 12 февраля Мартын рано утром прибыл в Гельсингфорс, явился к Ивану Николаевичу и рассказал ему о своих разговорах с Гапоном, прибавив, что, «как член партии, не считает себя вправе распорядиться самостоятельно и ждет распоряжений ЦК».

По словам Рутенберга, первой реакцией Азефа было: немедленно убить Гапона — «покончить, как с гадиной». Причем дело обговаривалось в деталях: поехать вечером с Гапоном на извозчике в Крестовский сад («извозчики» у Боевой организации были свои), «остаться там ужинать поздно ночью, покуда все разъедутся, потом поехать на том же извозчике в лес, ткнуть Гапона в спину ножом и выбросить из саней».

Спонтанная реакция Ивана Николаевича хорошо понятна. В Боевой организации был параллельный агент — Татаров, доставлявший ему такие хлопоты; он был внедрен еще Лопухиным, и Герасимов не мог его убрать. Его убрали эсеры (то есть сам Азеф) месяц спустя, 22 марта. Но Татаров — по крайней мере честный агент, который что знает, то и докладывает. А тут рядом с Азефом появляется еще один любитель двойной игры, который, конечно, соперничать с гроссмейстером никак не может, но может внести страшный беспорядок в расстановку фигур. К тому же это еще двойной игрок «с идеями», которого интересуют не деньги, не власть над людьми как таковая, а некая собственная «миссия». То есть совершенно непредсказуемый. Убить, убить немедленно!..