Ганнибал, сын Гамилькара - [19]
Клеонт кивнул. Ганнибал сверлил его взглядом, как сверлят на верфи дубовые доски, – настойчиво, долго.
– В душе не согласен со мной?
Клеонт молчал.
– Ясно: не согласен. Что ж? Я не могу убеждать каждого из семидесяти тысяч армейцев. Я приказываю!
– Слушаюсь! – сказал Клеонт и удалился, опустив голову.
Вошел Магон. На нем были новенькие доспехи, а на голове – великолепный афинский шлем.
– Ого! – сказал Ганнибал. – Чем не Марс?!
– Подарок, Ганнибал, подарок.
– Кто же так расщедрился? Позолоченный шлем?
Ганнибал подошел к брату, погладил шлем рукой. Затем снял его и надел на себя.
– Тесноват, – сказал он.
– Мне по мерке ковали.
– Надеюсь, не взятка?
Магон вспыхнул:
– Взбредет же тебе в голову! И кто даст взятку?
– Сагунтцы. Чтобы подольше не тревожили их.
– Отдай мне шлем. И знай: взяток не беру! А что до сагунтцев – они поносят и меня, и тебя, и всех нас, вместе взятых. Будут они взятки давать! Если хочешь знать правду – это подарок одного купца из Карфагена.
– Что же ему надо?
Магон махнул рукой:
– Подозреваю, что не прочь сосватать за меня свою дочь.
Ганнибал сказал:
– А что? Может, впору жениться? – Он засмеялся. – Знаешь – когда? Когда возьмем Сагунт, я тебя поставлю над войском в Иберии. Вот тогда и женись. И угомонись.
– Нет, – сказал Магон, шаря глазами по полкам в поисках сосуда с вином. – В Иберии ставь Гаедрубала. А мне…
– Не ищи, Магон. Пить запрещаю!
Магон надул губы. Опустился на скамью – доспехи явно мешали свободному движению.
– Этот шлем, – заметил Ганнибал, – слишком петушиный. Афиняне любят все театральное. Он слишком приметен в бою. Хорошая цель для лучников. А доспехи не по тебе.
Магон обидчиво помалкивал.
– В бою человек должен чувствовать себя свободно. Ничто не должно сковывать его. Отдай доспехи и шлем какому-нибудь франту – иберийцы обожают позолоченные вещички.
Магон постучал себя в грудь рукояткой меча.
– Это, по-твоему, вещичка?
– А что же еще?
– Ты просто завидуешь.
– Возможно… – Ганнибал усмехнулся. – Но на стены Сагунта в этих доспехах бросаться не советую. Тем более в этом шлеме.
Магон снял шлем с головы, полюбовался им и покатил его по каменному полу. И зазвенел шлем пуще медного таза.
– Сними и доспехи, – посоветовал брат.
Магон снял доспехи и тоже покатил по полу.
– Если бы я знал, что нет в этой комнате любопытных ушей, – сказал Ганнибал, – кое-что сказал бы тебе.
– О Сагунте?
– Именно.
– Готовится штурм?
– Наверное.
– Когда?
– Ты услышишь сигнал.
– А все-таки когда?
Ганнибал строго взглянул на брата:
– Ты можешь его не услышать?
Магон пожал плечами.
– Непременно услышишь. Я позабочусь об этом.
Магон спросил:
– Ты только от меня скрываешь? Ведь у тебя только что был Клеонт. Он ничего не знает о штурме?
– Не знаю.
– А я знаю.
Ганнибал приложил палец к губам – знак полного молчания. Магон кивнул: дескать, понимаю.
– Подойди ко мне, Магон.
Магон повиновался.
– Сделай все, чтобы твое войско было готово к штурму. Сделай даже то, что невозможно. Учти: Сагунт – мой первый настоящий экзамен. Если меня подведет кто-либо – я не прощу этого никому. И в первую очередь – тебе. Ты должен показать себя с лучшей стороны. Оставь свои оргии, забудь о вине. А когда возьмем Сагунт – хоть захлебнись. Я тебя не упрекну. Ты слышишь, брат?
– Слышу.
– Ты хорошо меня понял?
– Да.
Голос Ганнибала стал строже, суше, грозней:
– Я никому не дам спуску. Я не пощажу себя. Не будет пощады и другим. Пуще своих врагов буду наказывать трусов и нерадивых. – Ганнибал до хруста в пальцах сжал кулак. – Я раздавлю каждого, кто не исполнит моего приказа. Каж-до-го!
Потом долго молчал.
Магон скрестил руки на груди, пошмыгал носом.
– О чем задумался, Магон?
– Просто так…
– А все-таки?
Магон стоял перед братом, словно виноватый.
– Я же говорю: просто так.
Ганнибал прищурился. Сказал сквозь зубы:
– Я вижу тебя насквозь. О чем ты думаешь?
– Сказать?
– Да.
– Откровенно?
– Да!
– Я думаю, – проговорил Магон, – какой же ты жестокий!
Ганнибал захохотал.
– Только и всего, брат? – спросил он сквозь смех.
Пиренеи уже в тылу
Ганнибал пересек реку Ибер тремя колоннами. Перед самым походом он выступил перед солдатскими сходками, Молодой полководец обязан был говорить. И он говорил.
О чем?
Первое. Рим объявил войну. Каждый ли понимает это? Поговаривают, что войны желал, точнее жаждал, сам Ганнибал. Ерунда! Сагунт в кознях Рима был всего поводом. Сагунт – римская заноза. Можно ли было терпеть ее, находясь на Пиренеях? Ганнибал спрашивал солдат: может ли обыкновенный человек – не сказочный богатырь, а человек – стерпеть занозу в заднице? Не сможет! Вот, стало быть, именно так и следует рассматривать Сагунт. Никак не больше и не меньше. Рим домогался войны и добился своего на свою голову…
Второе. Что это будет за война? Разумеется, каждый пытается ответить на этот вопрос по-своему. Было бы очень странно, если бы никого это не задевало, не заставляло думать. Больше того: даже страх иных новобранцев понятен. В самом деле: что такое Альпы, и можно ли идти через Альпы?.. Что можно сказать? Война не будет в великую тягость нашему войску. Ганнибал ручается головой. Он готов принести клятву перед богами.
Третье. Война, точнее, недолгий поход на Рим через Альпы принесет каждому участнику большое богатство. Все ли отдают себе в этом отчет? Рим должен быть и наверняка будет разорен, и его несметные богатства перейдут в руки Ганнибалова войска. Нужна клятва? Прекрасно! Ганнибал совершит паломничество в Гадес, где великое святилище. И там поклянется перед ликами всемогущих богов. Мало этого?..
Настоящий сборник рассказов абхазских писателей третий по счету. Первый вышел в 1950 году, второй — в 1962 году. Каждый из них по-своему отражает определенный этап развития жанра абхазского рассказа со дня его зарождения до наших дней. Однако в отличие от предыдущих сборников, в новом сборнике мы попытались представить достижения национальной новеллистики, придать ему характер антологии. При отборе рассказов для нашего сборника мы прежде всего руководствовались их значением в истории развития абхазской художественной литературы вообще и жанра малой прозы в частности.
«… Омара Хайяма нельзя отдавать прошлому. Это развивающаяся субстанция, ибо поэзия Хайяма – плоть от плоти народа. Куда бы вы ни пришли, в какой бы уголок Ирана ни приехали, на вас смотрит умный иронический взгляд Омара Хайяма. И вы непременно услышите его слова: «Ты жив – так радуйся, Хайям!»Да, Омар Хайям жив и поныне. Он будет жить вечно, вековечно. Рядом со всем живым. Со всем, что движется вперед. …».
«… Мин-ав почесал волосатую грудь и задумался.– Не верю, – повторил он в задумчивости.– Они выбросили все куски мяса, – объясняли ему. – Они сказали: «Он был нашим другом, и мы не станем есть его мясо». Он сказал – «Это мясо не пройдет в горло». Она сказала: «Мы не притронемся к мясу нашего друга, мы не станем грызть его хрящей, мы не станем обгладывать его костей». Он сказал: «Мой друг спасал мне жизнь. Еще вчера – пока не сорвался он с кручи – шли мы в обнимку в поисках дичи…» Да-вим бросил мясо, Шава бросила мясо.
«… – Почтенный старец, мы слушали тебя и поняли тебя, как могли. Мы хотим предложить тебе три вопроса.– Говори же, – сказал апостол, которому, не страшны были никакие подвохи, ибо бог благоволил к нему.– Вот первый, – сказал Сум. – Верно ли, что твой господин по имени Иисус Христос, сын человеческий, и верно ли, что он властвует над человеком в этом мире и в мире потустороннем?Апостол воскликнул, и голос его был как гром:– Истинно! Мы рабы его здесь и рабы его там, в царстве мертвых, ибо он господин всему – живому и мертвому!Абасги поняли старца.– Ответствуй, – продолжал Сум, – верно ли, что твой господин рожден от женщины?– Истинно так! – предвкушая близкую победу, сказал святой апостол.Сум сказал:– Скажи нам, почтенный старец, как согласуется учение твоего господина с учениями мудрых эллинов по имени Платон и по имени Аристотель? …».
Рассказ о том, как у Джоаккино Россини возник замысел написать оперу «Севильский цирюльник».
«… Нуннам для начала покрыл все тело изображения, от головы до ног, желтой земляной краской и щеки выделил красной землей. Белую землю он приберегал для глаз и зубов, а черную – для волос.Нуннам нанес серую краску на то место, где полагается быть зрачкам. Посреди серых кругов он поставил черные точки, и вдруг ожило лицо на холодном камне.Нуннам даже испугался. Он не знал, кто это – отец его или старший сын, друг или враг? На него глядел человек, двойник человека, и это поразило художника. Нуннам упал наземь, не смея поднять глаз на произведение рук своих.Затем он встал и продолжал работу.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.