Ганнибал. Один против Рима - [32]

Между собой галльские вожди обсуждали такой удивительный способ ведения войны и недоумевали по поводу того, что он может дать (если вообще что-то даст) в борьбе с наводящими ужас легионами. Они с готовностью принесли Ганнибалу весть о приближении еще одной римской армии, с юга. Казалось, что карфагенян это нисколько не встревожило. Они продолжали пользоваться плодами рук поселенцев, возделывающих заново поля, и захватывать армейские зернохранилища, иногда заставляя хранителей этих складов отдавать зерно под угрозой смерти.

Второй консул, Тиберий Семпроний Лонг, выбранный народным собранием, был честолюбив. Возможно, он чувствовал себя в более низком положении, чем патриций Публий Корнелий, род которого имел вековые заслуги, включая по крайней мере одну триумфальную победу. Семпроний в Сицилии добился некоторого успеха, захватив остров Мальту и совершив набег на Африканское побережье. Успех добавил ему уверенности. Он повел свое большое соединение форсированным маршем по дороге через Римини, собираясь предпринять действия против далеко продвинувшейся армии карфагенян. Оказалось, что его земляк-консул ранен и скрывается в Плацентии (Пьяченце) — наиболее удаленном из новых гарнизонных фортов на реке По. Это было надежное место, хотя в тот момент форт не соответствовал своему названию «Веселый», будучи наводненным беженцами и угрюмыми легионами чужой армии, которые вернулись из лагеря Тичино. Больше того, Публий Корнелий, раненый и прикованный к постели, не имел желания снова появляться на поле брани.

Публий и в самом деле казался тяжелобольным. Он без конца повторял, что большинство новобранцев не проверено в бою. Они только и могли удерживать укрепленные форты на всем протяжении от Плацентии до Кремоны в зимнее время до тех пор, пока не подоспеет весеннее пополнение новобранцев. Он неодобрительно относился к поведению галлов.

Публий не говорил — поскольку это было бы неуместно, — о том, что беспокоит его больше всего. В какой-то момент у Тичино, прежде чем он был сброшен с лошади, его окружили чужеземные всадники. Он никогда еще не видел таких наездников.

Плебей Семпроний обнаружил, что рассуждения этого больного человека его раздражают. Как это так — два консула Римской республики сидят за стенами укрепления с легионом в 14 000 человек, с вооруженными латинскими новобранцами в количестве 22 000 человек и всеми гарнизонами северной границы, а тем временем африканские конники отбирают фураж у окрестных земледельцев. В самой Италии! Такое поведение, возмущался Семпроний, противоречит римским традициям.

Он не упоминал о том, что то был период зимнего солнцестояния (декабрь) и канун новых выборов, на которых ему и Публию Корнелию предпочтут других консулов, если (как думал про себя Семпроний) хотя бы один из них не одержит кровавую победу над финикийскими захватчиками. Дальше — больше. Поскольку упрямый патриций все еще прикован к постели, Семпроний и один в состоянии привести армию к победе. Вот если бы он мог начать боевые действия до выздоровления Публия и до выборов в Риме! Он представил, как въезжает на коне в ворота Рима у Квиринальского холма, как его опережает слава о победе над карфагенянином Ганнибалом и народные собрания объединяются, чтобы потребовать его переизбрания. Такому, без сомнения, не суждено произойти, если Семпроний будет ждать окончания зимы, позорно прячась за фортификационными сооружениями.

Случилось так, что армия предприняла общевойсковой маневр, покинув Плацентию, и двинулась вверх по течению Треббии, чтобы разбить просторный и удобный лагерь. И тут никудышный воин Семпроний воспользовался возможностью взять на себя командование, пока Публий, прирожденный солдат, превозмогал слабость от полученного ранения.

Случай действовать подвернулся довольно быстро. Верховой разведывательный отряд наскочил на нумидийцев, опустошавших близлежащие поля, и вынудил их искать защиты у более тяжеловооруженной карфагенской кавалерии. Римское войско выступило в поддержку разведчиков, и Семпроний вывел два легиона за пределы лагеря. Он хотел сразиться, но карфагеняне исчезли за разлившейся Треббией. Это убедило Семпрония в том, что неуловимые враги не устоят перед его легионами.

Зимнее солнцестояние обернулось дождями и ледяным холодом. Улицы в лагере тонули в грязи. Семпроний злился на погоду, которая, видимо, не оставляла никаких шансов на успешные военные действия. Поэтому он был вне себя от радости, когда в последние часы ночи его разбудили помощники и сообщили, что нумидийские всадники у ворот лагеря. Проснувшись в ту же минуту, он не стал тратить время на размышления о том, почему африкацы появились в такой час. Не думал он и о завтраке. Он отдал приказ кавалерии седлать коней и перейти в наступление, всем легионам — выстроиться в полном вооружении на улицах лагеря, а сам тем временем отправился проверить, все ли знамена подняты.

За стенами казармы снег сверкал вокруг факелов. Стоял лютый холод.

Битва в снегу

«Он никогда не считал, что сделал достаточно для того, чтобы подготовить своих людей», — сказал о Ганнибале позже один из латинских авторов.