Ганнибал - [147]

— Это папина пряжка, — воскликнула Старлинг, всплеснув руками так, как это делают дети.

— Да, — ответил доктор Лектер. — Клэрис, не хотите побеседовать со своим отцом? Он здесь. Вам не хочется с ним поговорить?

— Папа здесь! Вот это да! Конечно, хочется!

Доктор Лектер приложил ладони к голове Старлинг, к тем местам, где располагаются височные доли мозга. Именно эти доли могли сообщить ей об отце все, что было нужно. Затем доктор Лектер заглянул в бездонный омут ее глаз.

— Я знаю, что вы хотите поговорить с ним без свидетелей. Я ухожу. Вы же продолжайте смотреть на пряжку. Через несколько минут вы услышите стук в дверь. Хорошо?

— Да! Просто классно!

— Вот и славно. Теперь вам остается лишь немного подождать.

Короткий, едва заметный укол тончайшей иглы — Старлинг даже не посмотрела, — и доктор Лектер вышел из комнаты.

Она не сводила глаз с пряжки до тех пор, пока не раздался стук в дверь — два уверенных, сильных удара. После этого в комнату вошел ее отец. В проеме двери он казался особенно большим. В руках отец держал шляпу, а мокрые волосы слегка слиплись — в таком виде он частенько являлся к ужину.

— Привет, детка! Интересно, когда в этом доме кормят?

Он не обнимал ее вот уже двадцать пять лет со дня своей смерти. Но когда она прижалась к нему, то кнопки застежки на ковбойской рубашке оказались все теми же, и пахнул отец по-прежнему — душистым мылом и крепким табаком. Старлинг чувствовала, как под рубашкой бьется его большое сердце.

— Детка! Детка! Ты что, свалилась? — Это были те самые слова, которыми он ее приветствовал, поднимая с земли после того, как она пыталась «на слабо» прокатиться верхом на большой козе. — Ты держалась отлично, пока она не начала слишком быстро менять направление.

На столе просторной кухни ее детства лежали два предмета: целлофановый пакет со «Снежками» и бумажный пакет с апельсинами.

Отец раскрыл перочинный нож с единственным, обломанным на конце лезвием и принялся чистить апельсины. Кожура длинной спиралью ложилась на клеенку стола. Они уселись на кухонные, с перекладинами на спинках, стулья, и отец стал делить апельсин на четвертушки, от которых, в свою очередь, отделял по дольке, отправляя одну из них себе в рот, а вторую в ротик дочери. Дочь вначале выплевывала зерна в ладонь, а затем начала складывать на прикрытые юбкой колени. Он же сидел на стуле выпрямившись, высокий, как Джон Бригем.

Отец предпочитал жевать на одной стороне, поскольку на коренном зубе с другой стороны челюсти сидела белая металлическая коронка — из тех, которые в сороковых годах любили ставить армейские дантисты. Когда отец смеялся, коронка поблескивала. Они съели по апельсину и по одному «Снежку», обмениваясь прикольными шутками. Старлинг успела забыть восхитительный вкус мороженого под слоем кокоса. Кухня вдруг куда-то исчезла, и они стали говорить как взрослые люди.

— Как твои дела, детка? — Это был очень серьезный вопрос.

— На работе на меня очень сильно наезжают.

— Мне это известно. Все эти типы, детка, — то же самое что крючкотворы из суда. Поверь отцу, более жалкой банды, чем они, во всем мире не сыскать. Ведь ты стреляла только тогда, когда ничего другого не оставалось.

— Во всяком случае, я так считаю, и дело, видимо, совсем в другом.

— Но ты, надеюсь, никогда не врала?

— Никак нет, сэр.

— Ты спасла маленького ребенка.

— Да, с ним все в порядке.

— Я тогда по-настоящему гордился тобой.

— Благодарю вас, сэр.

— Мне пора, хорошая моя. Мы еще потолкуем.

— А ты не мог бы задержаться?

— Мы никогда нигде не можем задерживаться, детка, — ответил отец, положив ладонь ей на голову. — Никто не в силах остаться там, где ему хочется.

Он поцеловал ее в лоб и вышел из комнаты. Остановившись в дверях, отец помахал шляпой, и Старлинг успела заметить в тулье пулевое отверстие.

Глава 95

Старлинг, вне всякого сомнения, любила своего отца, как все мы любим самых близких нам людей. Она горой встала бы на его защиту, если бы кто-то попытался очернить его память. В то же время, пребывая в гипнозе и находясь под воздействием сильнодействующего психотропного препарата, Старлинг сказала буквально следующее:

— Вообще-то я на него страшно зла. Не понимаю, каким образом он позволил себе оказаться на задворках этой вшивой забегаловки посреди ночи один против пары засранцев, которые его и прикончили. Отец промедлил со своим старым помповым ружьем, и они его достали. Эти ничтожества убили его. Он никогда не понимал, что делает, и при этом не желал учиться.

Старлинг отвесила бы оплеуху любому, кто посмел бы произнести подобные слова.

Сидящий на стуле монстр подвинулся ровно на микрон. Ага, наконец-то мы до этого добрались. Детские воспоминания уже начали нагонять тоску.

Старлинг попыталась как маленькая поболтать ногами под стулом, но ноги для этого оказались слишком длинными.

— Понимаете, он отправлялся на работу и делал то, что ему говорят. Слонялся, как ночной сторож, и был убит. А мама смывала кровь с его шляпы, чтобы похоронить ее вместе с ним. Кто после этого приходил в наш дом? Никто. И никаких «Снежков», вот что я вам скажу. Мама и я убирали номера в мотелях. Постояльцы бросали на тумбочках мокрые презервативы. Он позволил себя убить и покинул нас только потому, что был просто глуп. Ему следовало позволить той паре мерзавцев унести их добычу.