Thomas Harris
Cari Mora
Copyright © 2019 by Thomas Harris. This edition published by arrangement with Grand Central Publishing, New York, New York, USA. All rights reserved
Иллюстрация на переплете Design by Tal Goretsky
© Артём Лисочкин, перевод на русский язык, 2019
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019
Посреди ночи переговариваются двое. Между ними – ровно одна тысяча сорок миль. У каждого полголовы подсвечено мобильником. Две призрачные половинки лиц общаются во тьме.
– Я могу попасть в дом, где, ты говоришь, это лежит. Выкладывай остальное.
Ответ едва слышен сквозь потрескивание помех.
– Ты пока заплатил всего четверть от обещанного. Пф-пф. Отправляй остальные деньги. Давай отправляй. Пф-пф.
– Хесус, если теперь я найду то, что мне надо, без твоей помощи, ты вообще больше ни хрена от меня не получишь.
– Вот тут-то ты прав! Просто не представляешь, как прав. Пф-пф. То, что тебе надо, лежит на пятнадцати кило «Семтекса»… если ты найдешь это без моей помощи, то просто на Луну улетишь. И тебя там по ней размажет.
– У меня длинные руки, Хесус[1].
– С Луны не дотянешься, Ганс-Педро.
– Меня зовут Ганс-Петер, как тебе известно.
– Меня не интересуют твои паспортные данные. Руки, говоришь, длинные? Тогда до своей кубышки точно дотянешься. Хватит уже время тянуть. Отправляй бабло.
Соединение обрывается. Оба лежат, уставившись во тьму.
Ганс-Петер Шнайдер – на койке своего длинного черного катера неподалеку от Ки-Ларго. Он прислушивается к женским всхлипам из треугольной носовой каюты. Передразнивает их. Он вообще в этом деле мастер. С его губ срывается голос собственной матери, зовущий девушку по имени.
– Карла? Карла? Почему ты плачешь, детка? Это всего лишь сон!
На миг, отчаявшаяся от страха и темноты, она обманута, но тут же разражается еще более горькими слезами.
Женский плач – лучшая музыка для Ганса-Петера; послушав его, он успокаивается и опять засыпает.
* * *
В Барранкилье, Колумбия, Хесуса Вильярреала немного успокаивает только тихое шипение респиратора. Он вдыхает кислород из маски. В темноте ему слышно, как пациент из общей палаты за стенкой взывает к Богу, кричит: «Господи Иисусе!»
Хесус Вильярреал шепчет во тьму:
– Хотелось бы мне, чтобы Бог слышал тебя сейчас не хуже, чем я. Но лично я в этом сильно сомневаюсь.
Вызывает справочную со своего одноразового мобильника, получает номер школы танцев в Барранкилье. Стягивает кислородную маску вбок, чтобы поговорить.
– Нет, уроки танцев меня не интересуют, – произносит он в трубку. – Мне сейчас вообще как-то не до танцев… Я хочу поговорить с доном Эрнесто. Да ладно, прекрасно вы его знаете! Просто передайте ему, как меня зовут, он поймет. Пф-пф.
Под журчание воды вдоль длинного черного корпуса катер Ганса-Петера Шнайдера медленно скользил мимо огромного домины на берегу залива Бискейн[2].
Ганс-Петер не сводил бинокля с девушки, которая, в пижамных штанах и майке, потягивалась на террасе в раннем утреннем свете. Звали девушку Кари Мора, возраст – двадцать пять лет.
– Моя богиня! – проговорил он, оскалясь и обнажая по-собачьи длинные зубы с серебряным покрытием.
Ганс-Петер высок, бледен и совершенно лишен волос. Даже ресниц – и тех нет, поэтому веки оставляли на линзах бинокля жирные следы. Он протер окуляры льняным платком.
Рядом с ним переминался агент по недвижимости, Феликс.
– Да, это она. Кто за домом присматривает, – сказал тот. – Знает его до последнего закоулка, лучше любого другого, так что вполне можно ее использовать. Вызнай у нее все, что надо, и я по-быстрому ее оттуда солью. Пока она не увидела то, что ей видеть не полагается. Чтобы зря время не тратить.
– Время, – проговорил Ганс-Петер. – Время. Сколько еще действует текущий договор аренды?
– Еще две недели. Он на одного мужика, который снимает рекламные ролики.
– Феликс, мне нужны ключи от этого дома. – Ганс-Петер говорит по-английски с ощутимым немецким акцентом. – Причем прямо сегодня.
– Ну да: ты влезешь туда, что-нибудь произойдет, и все сразу поймут, что это я тебе ключи дал! И все шишки на меня! – Феликс расхохотался, но собеседник его не поддержал. – Слушай, я сегодня же схожу к арендатору, попрошу его закруглиться. Лучше тебе прийти туда днем, с людьми, спокойно все обсмотришь. Сам знаешь, что это за домик. Просто жуть берет. Я уже четырех сторожей поменял, пока эту телку не нашел. Остальным, видите ли, страшно.
– Хорошо, Феликс, дуй к съемщику. Предложи ему денег. В пределах десяти тысяч. Но ключи давай прямо сейчас, иначе в пять секунд окажешься за бортом.
– Если ты с этой сучкой что-нибудь сделаешь, она тебе не помощник, – сказал Феликс. – Ночью она всегда там. Страховая требует – по пожарной безопасности. Днем иногда в других местах подрабатывает. Подожди немного, лучше в дневное время заглянешь, когда ее не будет.
– Я просто хочу осмотреться. Она и не просечет, что я в доме.
Ганс-Петер еще раз изучил Кари сквозь стекла бинокля. Она как раз приподнялась на цыпочки, чтобы наполнить птичью кормушку. Да уж, такими телками тоже разбрасываться не стоит… Очень интересные шрамы – знающие люди хороших денег дадут. Пожалуй, всю сотню тысяч можно заработать. Это будет, так-так… тридцать пять миллионов четыреста тридцать три тысячи сто восемьдесят четыре мавританские угии. Есть в Нуакшоте один клубешник – «Грот Акрота», они как раз на всяких уродствах специализируются… И это только когда все руки-ноги на месте и без татуировок. Если не гнать и доработать ее под требования клиента – какого-нибудь любителя ампутантов, – то, пожалуй, и побольше выйдет. Тысяч сто пятьдесят. Впрочем, кошкины слезки. В этом доме золота на двадцать пять – тридцать миллионов долларов припрятано.
