Ганнибал - [178]

Вначале я собирался дополнить повествование рассказом о моей юности, но, поразмыслив, отказался от своего намерения, сочтя это пустой тратой места и времени. Все, что тогда происходило с неким юношей, все, что он тогда увидел и пережил, уже не имеет ко мне ни малейшего отношения.

Письмо и меч Ганнибала, пробудившие во мне воспоминания о счастливых днях в возрожденном Карт-Хадаште, о величайшем из всех суффетов, о несравненной Элиссе и ужасе, охватившем город, когда пришел Час Козла, — от всего этого, вместе взятого, цепенеет язык и застывает рука с камышовой палочкой. Для подробного изложения событий, предшествовавших гибели Ганнибала, требуется исписать еще сотню свитков, а для этого нужно очень много дней и силы, которых у меня после всех потрясений и вышеупомянутого оцепенения попросту нет. Смерть шестидесятичетырехлетнего Ганнибала произошла через двенадцать лет после его бегства из Карт-Хадашта, и все эти годы великий, уже далеко не молодой человек неустанно разрабатывал не менее великие, вполне осуществимые планы, претворение в жизнь которых сорвалось исключительно из-за тщеславия и ничтожества Антиоха и Прусия, Все эти двенадцать лет он не переставал бороться с варварами, возглавляемыми консулами и сенаторами, которых скорее уж следовало бы уподобить атаманам разбойничьих шаек. Минул еще один год, и они залили кровью несчастную Галатию[180], где, как обычно, не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей. Уцелевших сорок тысяч человек, то есть примерно пятую часть всего населения, они, естественно, обратили в рабство. Столицы древних пиратств, на которые не осмелились посягнуть галаты, дворцы Кира и Креза, множество храмов были разгромлены и разрушены. В том же году они точно так же обошлись с основанным давным-давно ионикянами[181] славным городом Амбракией. А у меня уже даже нет копии письма, отправленного Ганнибалом, подержавшим Рим родосцам. В этом преисполненном издевки и справедливого гнева послании он упрекает их в недостаточной последовательности и заявляет, что уж если они поставили перед собой цель погубить Ойкумену, пусть тогда идут до конца и заключат союз не с вышедшими из чрева паршивой волчицы убийцами, а со скорпионами, шакалами, муренами, огнедышащими горами, землетрясением, наводнением, побивающим урожай градом и вообще со всем тем, что в космосе воплощает варварство и мерзость.

Если бы я был не старым купцом, а искусным хронистом, то непременно осмыслил бы это письмо по-новому и постарался показать через него истинную сущность Ганнибала. Именно так поступил Созил, записав речь стратега, обращенную к ливийским гоплитам, разграбившим купеческую лавку водном из дружественных италийских городов. Тогда Ганнибал сказал приблизительно следующее: «О славные герои, отважные воины, храбрейшие из храбрых, непобедимые победители легионов! Вспомните, что в этой великой борьбе, как никогда, нужны друзья, открывающие нам ворота городов и двери амбаров, чтобы мы не испытывали муки голода. Истинные герои обращаются с такими людьми вежливо и обходительно. И потому, как ваш стратег, приказываю в дальнейшем воздержаться от подобных выходок». Ганнибал действительно велел четырем гоплитам немедленно вернусь хозяину все похищенные веши, восстановить разрушенную лавку и возместить ущерб из своего жалованья. Напоследок он недвусмысленно заявил окружающим: «Если еще раз кто-либо из вас даст волю рукам, я собственноручно высеку его, а потом повешу».

Возвращаясь к событиям недавнего времени, должен заметить: задуманного и совершенного Ганнибалом лишь за эти годы вполне хватило бы, чтобы обессмертить имя любого человека. Он навсегда вошел бы в историю, которую, впрочем, довольно скоро будут писать и трактовать для всей Ойкумены исключительно римские хронисты. Разумеется, эти деяния Ганнибала не идут ни в какое сравнение с тем, что он совершил ранее. Однако Аристофан из Византия настоятельно просил меня хотя бы вкратце поведать о них, иначе, дескать, в моем сочинении останется существенный пробел.

Я буду говорить очень быстро, а Коринна и Бомилькар — не менее быстро попеременно записывать мои слова. Тут не обойтись без вина, которое пробуждает воспоминания и одновременно приглушает их боль. Через две ночи наступит полнолуние, а говорят, что лучше всего уезжать за день до него.

Начался Час Козла. Гадзрубал вернулся в город на борту римской пентеры, вслед за которой из Лилибея прибыли еще двадцать четыре военных корабля, чтобы своим присутствием придать больший вес заявлению посланцев Сената. Но «Порывы Западного Ветра» уже вышел в море. В первой половине дня мне принесли в банк письмо изменника Созила, и в течение трех часов мы уладили все дела. Бомилькар начал спешно готовиться к отъезду и приказал отнести на борт корабля все дорогие для меня вещи — папирусные свитки с записями стихов, повествований и моих воспоминаний, а также зазубренный меч Мемнона. И конечно же монеты. Бостар и я составили договор, согласно которому мой старый друг и компаньон отныне становился единовластным владельцем «Песчаного банка» и всего принадлежавшего ему на пунийской земле имущества. Он тут же заявил, что в ближайшее время постарается его продать и перебраться подальше отсюда. Но члены Совета рассудили совершенно по-иному.