Гангутское сражение. Морская сила - [86]

Корабельный флот ушел к горизонту, когда последние суда покидали Котлинский рейд. Впереди авангарда, на видимости, Петр отправил дозорные суда. Мало ли, на море всякое может случиться. А вдруг неприятель уже поджидает русские эскадры?

С попутным ветром до Березовых островов доплыли благополучно. Здесь пришлось отдать якоря. Ветер переменился на противный, зашел к западу. Навстречу кораблям погнало ледяные поля.

Пока суть да дело, экипажам скучать не давали. Корабельный флот начал парусные учения. На переходе от Котлина суда маневрировали вразнобой, строй не держали.

Флагман то и дело стрелял из пушки, поднимал позывные провинившегося, выражал неудовольство. Все происходило по причине медленного и неверного управления парусами.

Теперь, каждый день после завтрака, капитаны гоняли матросов туда-сюда по вантам, боцмана свистели в дудки, матросы, ухватившись за реи, семенили ногами по пертам-веревкам, растекаясь по реям. Отвязывали и обтягивали паруса. Потом снова их подбирали. Боцмана опять свистели, и матросы, ухватив за шкоты-веревки реи с распущенными парусами, разворачивали в ту или другую сторону.

Не оставались без дела и канониры. Шлюпки отходили от судна, сбрасывали в воду буйки с флажками. Канониры держали прицел, проверяли глазомер. Поначалу все флажки оставались на плаву, без пробоин, потом пушкари приноровились.

Ветер постепенно затихал, менял направление. Апраксин при очередном визите на «Святую Екатерину» заметил царю:

— Ныне кампания особая, Петр Лексеич. Надо бы военный совет созвать, покумекать, как наилучше обойтись с неприятелем. Прошлым годом сплоховали, и мы у Гангута замешкались.

— Добро, Федор, сберем не токмо флагманов и генералов. Все полковники и полуполковники, капитаны пущай будут. Не повредит.

Салон «Святой Екатерины» едва вместил всех приглашенных, набралось около двух десятков. Задний ряд сидел на табуретках. По старшинству первым выступил генерал-адмирал. Говорил неторопливо, как всегда обдумывая каждую фразу, обводя взглядом собравшихся, без оглядки на царя:

— Нынче, не в пример прошлым кампаниям, корабельному нашему флоту и галерному, по единому замыслу, полагаю, в действо вступать должно. Понеже един генеральный противник у нас на море. Через него нам переступить надобно для достижения берегов швецких. Супротивник нас не хлебом-солью приветит. Ежели, как и прежде, швед у Гангута преградой встал, нам без помочи корабельного флота никак не обойтись. Рази токмо хитростью взять супротивника. — Апраксин перевел дыхание, сделал паузу. — Потому флоту корабельному по задумке обосноваться в Ревеле, галерам плыть к Гельсингфорсу. Бог даст, без помехи бы дойти к Гангуту. Мыслю, шведы не сунутся в шхеры. Невпроворот им в узостях. В Гангуте определимся, как и чем сокрушить супостата.

Следом царь выслушал капитан-командора Шел-тинга.

С горечью напомнил он потерю в прошлую кампанию линейного корабля «Выборг», неудачную погоню за шведами. Посматривая на царя, коверкая слова, высказался, что негоже быть трусами при встрече с неприятелем:

— Русский матрос добрый воин, с ним азардировать неприятеля надлежит.

Горячо, по примеру Шелтинга, заговорил Змае-вич. В нем сочетались запальчивость южного уроженца и лихость славянина по происхождению.

«Пожалуй, с таким верховодом не худо на абордаж с неприятелем сцепиться», — думал Петр, слушая речистого далматинца.

Змаевич также с похвалой отозвался о солдатах, которых надобно только как следует обучить:

— Храброму бойцу, как русичи, не следует быть подобно зайцу перед волком.

Сидевшие в салоне оживились, улыбка озарила обветренные лица моряков.

Петр кивнул генералу Ивану Бутурлину:

— Што скажут наши вой на сухом пути?

Уважал царь своего бывшего спальника за преданность и храбрость. Еще при Софье не отшатнулся от Петра. Первый премьер-майор Преображенского полка, бился с турками под Азовом. Не по своей вине попал в плен под Нарвой. Десять лет томился у шведов. Слава Богу, вызволил его царь, обменял на пленного генерала Майерфельда. Теперь он — верная правая рука у Михаила Голицына.

Генерал, на удивление, озабоченно говорил о тяжком положении небольшого гарнизона в Або.

— Провиант там на исходе, по дорогам не пройти, шведы шастают, как бы не пришлось на время уйти, чтобы сохранить людей.

— Гляди сам, — без недовольства проговорил царь, — елико возможно, задержи там войско недели две-три, а после отойди. Повести Голицыну — быть может, поспеет генерал-адмирал с провиантом.

Царь перевел взгляд на Ивана Головина, усмехнулся, вспоминая извилины жизни непутевого генерала. Взял его царь с собой в Великое посольство. Обучался он морскому делу в Амстердаме и Венеции, да не пристал к морю. По возвращении запросился у царя на сухопутье. Там себя и показал с лучшей стороны.

— Ну, молви свое слово, Иван Михайлов.

Головин приподнялся, покраснел:

— Уволь, государь. К морской науке хоть и прикоснулся, а все же запамятовал, сколь годков минуло…

— А ты про своих солдатушек поведай, — перебил Головина царь.

В глазах генерала сверкнул озорной огонек.

— Вой мои, господин контр-адмирал, — расправив плечи, приободрился Головин, — абордажному делу приучены примерно, шведа одолеют. Ежели сшибка случится, побьют. Знать, под Полтавой вышколены.