Гамлеты в портянках - [70]

Они думают, что наша армия станет слабой с калеками. Смешно, мама, до чего же они дауны. Точно знаю, что в бою батарея будет стоять насмерть, потому что рядом Ваня. Ведь если дадут приказ к отступлению, он не сориентируется, куда отступать, затупит и, как это всегда бывает с Жуковыми, перейдёт в наступление. Я, конечно, не отступал ни разу, но, думаю, нам будет не до Вани. Надо будет перегруппировываться, отводить гаубицы и т. д. В общем, потеряется бедолага. Вот так трофей врагу! Слепой фейерверкер! На смех нас поднимут! Короче, придётся остаться на позициях. Что касается нарушения приказа, то победителей, как говорится, не судят, потому что лично я проигрывать не собираюсь. Герц тоже. Фаненштилю тоже западло. Мы будем беречь Ваню, как снаряды, которых всегда мало, потому что Ваня в шары долбится, но с нами. А когда он погибнет, мы будем беречь тело, какая нам разница? Пока все не поляжем! До последнего человека! До Семёнова! Мы будем проговаривать каждое действие вслух, чтобы Ваня видел нашими глазами. Восемь танков по центру, Ваня! Отставить — округлились до десяти! Мы не будем ему врать, потому что он параолимпиец. И он бы не простил вранья ради нас же самих, потому что десять танков — это, к сожалению, не пять танков, но, к счастью, и не пятнадцать. Десять танков — это ровно десять танков, с ними и имей дело. Увидели за себя и за Ваню, что десять танков, проговорили вслух для себя и для Вани, что десять танков, привыкли вместе с Ваней, что десять танков, смирились с тем, что танков уже ни за что не будет восемь, но запросто может стать двенадцать, и уже не так страшно. Это на случай войны, которой не будет, не волнуйся там. Меня просто понесло. Иногда как понесёт — дурак дураком делаюсь, остановиться не могу.

Теперь по поводу Апрельки. Это самое важное, мам. Нельзя её колоть. Я всё понимаю, что она уже старушка, что срочно нужны деньги. Мама, сейчас всем деньги нужны, так что теперь? Мы итак у неё всех детей на мясо пустили, кроме Январьки. А молока?! Сколько, по-твоему, она дала молока?! Не скажу точно, но это Енисей по самым скромным подсчётам. Так ладно, если бы дело было только в количестве этого Енисея, в этих, извини меня, мегалитрах. Качество-то какое у еёного молока!? Жирность какая! Можно ведро молока с ведром воды бодяжить, и тебе только спасибо скажут, что процентовку понизил. А как она тебя приветствует, когда ты в стайку доить заходишь? Заметь, ты, а не я. Замычит и голову на плечо положит, и по барабану ей, с дроблёнкой ты пожаловала или нет. Видишь, хоть и скотина, а непродажная. И гадила-то мало. Тут я за себя скажу. Бывало, зайдёшь — и убирать-то нечего. Смотришь, смотришь по сторонам, а лепёшек не видать нигде. Только по запаху, бывало, и определишь, что в четырёх-пяти местах всё-таки маленько не обошлось без казусов. Да и лепёшки-то глаз радуют, правильной формы всегда, запашистые, с дымком зимой, румяные, как караваи, нигде не раздавлены, не размазаны по полу. Ну, иногда раздавлены и размазаны, — так что? Корова-то у нас творческая и гордая. Если из-под её хвоста не шедевр выходил, она сама, не дожидаясь критики, и стаптывала всё копытами, по всей стайке, не ленясь, навоз разносила, чтоб я не смог её творение в кучу собрать, как пазл какой. Ох, и гордая стерва! Ни за что после себя откровенного говна не оставит! За это, случалось, и стеганёшь её пятиколенным бичом, что чересчур уж гордая для скотины. А Лидкиного Лёшку кто выкормил? Да если б не Апрелька, звали бы твоего внука рахитом, а не пузаном. Да не давлю я на жалость. Про заслуги я просто так, для статистики. Я даже согласен, что надо колоть, но как-то можно другой выход найти, я не знаю. Вон — можно мотоцикл продать. А что? Ты сама подумай, для чего Малому мотоцикл? Хочешь, чтоб он башку себе свернул? Он свернёт, я тебе говорю.

Ладно, пора закругляться, зовут на рабочку.[79] Долго же я писал. Полтетради изнахратил. В общем, это письмо на полгода вперёд тебе. Только для чего Герц писал — не пойму. Сидит, рвёт листы на мелкие куски.

Пока, мама. Всем привет от меня, перечислять не буду.

Твой сын Илья

Перед самым обедом первое отделение АРТ взвода было отправлено работать на продсклад, получив приказ от Кузельцова пустыми не возвращаться. Задача была с успехом выполнена. Сержант первого отделения был снабжён консервами и сгущёнкой, но Герц в деле не участвовал. Это взбесило Павлушкина. Парни сидели в курилке на улице и одобрительно кивали на слова Ильи.

— Красавчик! — негодовал Павлушкин. — Не, нормально, по-твоему, что мы на рабочке задницы подставляли, а ты отсиделся, даже на фишке не постоял.

— Воровать больше не буду, — отрезал Герц.

— Вчера же всё нормально было, тырил же, — продолжал возмущаться Павлушкин. — А сегодня чё?

— Сегодня завязал.

— Значит, ты такой весь чистенький, как ангелочек, а мы такие, типа, уроды.

— Я так не говорил.

— Подразумевал, — поднявшись со скамейки, произнёс Павлушкин. — В рай захотел на наших грехах въехать? Яблочки там покушать? Ананасики в шампанском?

— Ананасики — само то, — сыронизировал Герц.

— Ни фига — уголь будешь жрать!