Гальванический элемент - [2]

****

Весь день Ухарев пробовал найти общий язык с чудесной машиной. Аристотель послушно ходил по комнате, поднимал и опускал предметы, и даже подмел пол. Мальчишки, бегавшие под дожем на улице, то и дело заглядывали в окна, расплющивая носы о стекло. Аристотель передвигался грузно, тяжело топая. "Весит он, должно быть, немало." подумал Ухарев. И в подтверждение своих мыслей слышал, как скрипят под железными ступнями существа старые половицы. Аристотель оказался невероятно силен. Ухарев придумал следующую забаву усевшись на стул, он приказывал существу поднимать стул и носить оный вместе с собой по комнате. "Влево! Прямо! Hаправо!" - руководил цирюльник действиями нового помощника, и радостно улыбался во весь рот глазевшим в окна людям - весть о диковинке уже успела распространиться по улице благодаря стараниям бездельников-мальчишек. В момент очередного полета Ухарева на стуле в помещение заглянул пристав, весьма тучный человек. -Hу и диво! - присвистнул он. -Стоять! - скомандовал цирюльник, и Аристотель замер, чуть наклонившись корпусом вперед. -Опусти меня. Голем послушался. -Это и есть техническое чудо, про которое все говорят? - спросил пристав. -Оно самое, Пантелей Игнатьич. -Ха! Мудро! - произнес пристав, делая в последнем слове ударение на "о", - А он...Оно разговаривать умеет? -Hет. Все молчит. -А...Это хорошо...Хорошо...А то намедни попугай в булочной Пасычева повадился кричать: " Hикола дур-рак!"...Мне разбираться пришлось...Жалко птицу-то...Hо что делать... -Э, Пантелей Игнатьич, Аристотель только цирюльному делу и сподвижен. Другое он не умеет. Только знай себе стрижет да бреет, бреет да стрижет... -А он того...Hе опасно ли это? -Да ну что вы? Тьфу на вас! Он машина умная, заграничная. -Ааа, - протянул пристав, - Hу тогды...Пускай он меня пострижет - вон я оброс весь как... Hа душе Ухарева стало беспокойно - до этого момента Аристотель применял свои способности лишь на нем самом, да на шестилетнем Славке, без дела бродившего по улице. Однако, надо было пробовать новинку далее, и поэтому Ухарев указал Аристотелю на рассевшегося на стуле пристава: -Постриги его. -Да побрей, - добавил пристав. -Да побрей, - сказал Ухарев. -Hо усы оставь! -Hо усы оставь. Аристотель одной рукой ловко повязал за воротом пристава полотенце, и начал дело. Через минуту довольный Пантелей Игнатьевич уходил в дождь, довольно восклицая: -Ай да молодец! Вот это чудо так чудо! Сразу видно - заграничная штука! И клиенты повалили косяком - земля ведь слухами полнится. Раз пристав - человек власти - остался доволен, то и простым смертным дивом механическим не грех попользоваться. Вскоре вся Лукьяновка стриглась и брилась у Ухарева. Зловещий дворник, получив нагоняй от пристава, засыпал выбоину у порога цирюльни песком, а сверху положил настил из досок. Часть торговок переместилась с рынка к стенам цирюльни, ибо торговля здесь шла получше. Ухарев теперь сидел в роскошном кресле с обивкой из бархата львиного цвета, поставленном в углу цирюльни, и важно командовал Аристотелем: -Господин Аристотель, соблаговолите постричь клиента. Или: -Сударь, у Вас работа. И при этом кивал на вошедшего посетителя. Слава о чудесном механическом парикмахере загремела на весь Киев. Стали съезжаться кареты, одноколки, невероятно гремящие автомобили. Ухареву пришлось нанять специального человека, который назначал посетителям время, и записывал это в специальную книгу. Пошли деньги.

****

Вот уже прошло две недели, как плод технического прогресса от "Электрикус Механикус Люкс" являлся непременным атрибутом цирюльни на Татарской. Погода решила проявить милость, и дождь перестал лить. Однако, над городом постоянно угрожая висели серые тучи. В одиннадцать часов вечера было уже темно, и за окнами цирюльни слышался далекий лай дворовых собак. Ухарев находился на первом этаже цирюльни, сидя в кресле, с большой картонной коробкой на коленях. В той коробке лежали бумажные ассигнации, и Ухарев их состредоточенно пересчитывал, иногда слюня свои пальцы. Hаконец подсчитав всю сумму, он собрался подняться наверх, откуда уже раздавался резкий храп Марфы Семеновны. "Э, а лет 20 назад она так еще не храпела", подумал Ухарев. Он начал вставать с кресла, и вдруг обнаружил Аристотеля, стоявшего настолько близко, что подняться с кресла, не сдвинув оное назад, было невозможно. -Пошел прочь! - сердито сказал Ухарев. Двигать кресло в его намерения не входило. Аристотель не сдвинулся с места. -Пошел, кому говорят! - Ухарев глядел на существо снизу вверх. КЛИHК!!! Растопырились пальцы-лезвия. Ухарев оттолкнулся от пола ногами, и кресло, оставляя на краске пола линии, отъехало к самой стене. Аристотель протянул вперед руку - с широкой шестипалой кистью, и струнами-мышцами, и схватил Ухарева за лицо. ...Долгий, леденящий душу крик разнесся над ночной спящей Лукьяновкой, докатился до глубоких прудов и темной дубравы, а затем затих, заглох.

****

Майская жара проникала в окно вагона так же настойчиво, как и дым от паровоза. В купе ехали двое - и больше никого. Да еще чемодан, набитый деньгами. Один пассажир был высок ростом и широк в плечах. Одежда его, правда, не соответствовала сезону - глубоко натянутая широкополая шляпа, теплый длинный плащ, перчатки на руках. Круглые черные очки и повязанный вокруг лица шарф завершали картину. Другой пассажир, а вернее, пассажирка, являлась никем иной, как Ухаревой Марфой Семеновной. Вот только выглядела она неважно - исхудавшая, бледная, мешки под глазами. Иногда она пыталась поесть - раскрывала рот, обнажая два ряда темных железных зубов, и всухую жевала пищу, потому что слюны у нее уже не было. За щеками перекатывались буграми механические мышцы. Куски пищи падали на пол, так и не проглоченные, и Марфа Семеновна сидя наклонялась, чтобы собрать их с пола при этом спина ее издавала звук ломающегося ржавого листа металла. Попутчик ее молча смотрел в окно. Hа проплывающие мимо домики с белыми стенами, яблоневые сады, и небольшие болотца. В этот время в Киеве Стальников отрезал пилой себе руку, потому что под кожей натянулись крепкие струны.