Галицко-Волынская Русь - [30]
Таким образом, у нас есть достаточные основания, чтобы согласиться с А. Н. Насоновым, уподобившим положение Ярополка Изяславича во Владимире по степени зависимости от киевского князя положению молодого Ярослава Мудрого в Новгороде (до его конфликта с отцом)[398]. Замечено, что владимирцы и в дальнейшем воспринимали князей из династии Изяславичей, не раз пытавшихся вновь обосноваться на Волыни, как «чужих» князей[399], связывая с их появлением утрату «политической особности» своей земли[400]. Поддержка, оказанная горожанами братьям Ростиславичам, определенно свидетельствует, что община предпочитала видеть у себя на княжеском столе тех, кто был заведомо враждебен киевским князьям. О непримиримой вражде с последними обделенных ими князей-изгоев можно судить по словам одного из них, Бориса Вячеславича, обращенным к старшим родственникам и, в первую очередь, к киевскому князю Изяславу Ярославичу: «…азъ имъ противенъ всемъ!». С этими словами Борис бросается в неравный бой, в котором гибнут и он сам, и киевский князь Изяслав[401].
С большим трудом, после целого года борьбы вернув себе владимирский стол и, таким образом, изведав сполна его цену, Ярополк должен был кардинально пересмотреть свои отношения с владимирцами, после чего, как показывают события, свое отношение к этому князю изменила и владимирская община. Это в полной мере проявилось, когда киевский князь Всеволод Ярославич, стремясь утихомирить обделенных старшими родичами князей-изгоев — братьев Ростиславичей и Давыда Игоревича, — отдал первым Перемышль и Теребовль, а второму — Дорогобуж[402]. Большинство историков видят в действиях Всеволода прямое посягательство на княжеские права Ярополка, пострадавшие ввиду уменьшения размеров его волости[403], и единственно этим обстоятельством объясняют возникшую затем ссору между киевским и владимирским князьями[404], будучи, как, например, М. С. Грушевский, уверенными в том, что «другую причину этой ссоры трудно придумать»[405].
И это действительно так, если сводить все дело лишь к междукняжеским отношениям. Однако если принять в расчет тот очевидный факт, что к исходу XI — началу XII в. набирающие силу земские общины уже властно вмешиваются в княжеские дела, существенно сокращая и ограничивая политические полномочия князей[406], то действия киевского князя Всеволода приобретут значение, скорее, как посягательство не столько на княжеские права Ярополка, сколько на территориальную целостность владимирской волостной общины[407], в состав которой в то время входили и Перемышль, и Теребовль, и Дорогобуж[408]. Последующие события показывают, что владимирская община политически уже вполне созрела до понимания исходящей из Киева угрозы единству и целостности подчиненных Владимиру территорий (Волыни и будущей Галичины) и необходимости активно противодействовать этому. И когда Ярополк узнал, что Всеволод «вда» Дорогобуж Давыду Игоревичу, то «хотяще ити на Всеволода, послушавъ злых советникъ»[409].
Последняя фраза источника заслуживает особого внимания. Из сказанного здесь вытекает, что инициатором конфликта с Киевом являлся не столько сам Ярополк, не отличавшийся, по наблюдениям исследователей, решительностью характера[410], сколько стоявшие за ним некие «злые советники», толкавшие князя к войне со Всеволодом[411]. Кто же скрывается в летописи за упомянутыми «злодеями»? Ключ к разгадке дает сам летописец, называя их «советниками».
Советниками князя в подобных ситуациях могли быть, прежде всего, бояре. Именно боярин, как установлено еще классиками отечественной исторической и историко-правовой науки, «получал специальное значение советника, постоянного княжего "думцы" или "думника"»[412]; быть «непременным членом думы» («совета») — исключительная привилегия боярства, «именно в этом состояло его боярское отличие»[413]; всякий раз, «прежде чем приступить к какому-либо действию», князю «необходимо было заручиться» согласием «думцев»[414], поэтому «советы» или «думы» князей с боярами «составляли повседневное явление политической жизни древней Руси»[415]. Резюмировать сказанное можно так: в политической жизни Древней Руси «старая традиция думы князя с дружиной была основополагающей в отношениях князя с боярством»[416].
Среди предметов, обсуждаемых князьями со своими «советниками», главенствовали вопросы внешней политики, войны и мира и, в особенности, защиты своей земли от внешней угрозы[417], причем в делах войны и мира зависимость князя от своих «советников» была настолько значительной, что он, по словам В. И. Сергеевича, не мог «ничего предпринимать без их согласия»[418]. Таким образом, «злые советники» Ярополка — это, прежде всего, владимирские бояре, потребовавшие от князя стать на защиту интересов своей общины с оружием в руках.
В монографии рассматривается широкий круг вопросов, связанных с историей внешнеполитических и культурных связей Руси, Византии и Западной Европы конца XII — первой половины XIII вв. Анализируются контакты русских князей с германским королем Филиппом Швабским и императором Фридрихом II, византийским императором Алексеем III и правителями Никеи, римскими папами Иннокентием III и Иннокентием IV, австрийским герцогом Фридрихом Воинственным, венгерскими королями и польскими князьями. Значительное внимание уделяется родственным связям галицко-волынских князей, в частности, браку Романа Мстиславича с дочерью византийского императора Исаака II Евфросинией-Анной, влиянием которой объясняется необычный именослов Романовичей, появление высокочтимых христианских реликвий, использование царского титула и других атрибутов власти василевса, специфическая строительная и учредительная деятельность.
В монографии проводится комплексный анализ известий византийского императора Константина VII Багрянородного и других письменных источников о происхождении и расселении хорватских племен, этнической истории славянского населения Прикарпатского региона. С учетом новейших археологических и лингвистических данных решаются вопросы происхождения этнонима «хорваты», исторических условий славянизации его первоначальных носителей, хорватской прародины. Устанавливается географическое положение Великой Хорватии, территориальная локализация белых хорватов, пути хорватской миграции в раннем средневековье.
В книге рассматриваются отдельные аспекты деятельности Союза вооруженной борьбы, Армии Крайовой и других военизированных структур польского националистического подполья в Белоруссии в 1939–1953 гг. Рассчитана на историков, краеведов, всех, кто интересуется историей Белоруссии.
В книге Тимоти Снайдера «Кровавые земли. Европа между Гитлером и Сталиным» Сталин приравнивается к Гитлеру. А партизаны — в том числе и бойцы-евреи — представлены как те, кто лишь провоцировал немецкие преступления.
Настоящая книга – одна из детально разработанных монографии по истории Абхазии с древнейших времен до 1879 года. В ней впервые систематически и подробно излагаются все сведения по истории Абхазии в указанный временной отрезок. Особая значимость книги обусловлена тем, что автор при описании какого-то события или факта максимально привлекает все сведения, которые сохранили по этому событию или факту письменные первоисточники.
Более двадцати лет Россия словно находится в порочном замкнутом круге. Она вздрагивает, иногда даже напрягает силы, но не может из него вырваться, словно какие-то сверхъестественные силы удерживают ее в непривычном для неё униженном состоянии. Когда же мы встанем наконец с колен – во весь рост, с гордо поднятой головой? Когда вернем себе величие и мощь, а с ними и уважение всего мира, каким неизменно пользовался могучий Советский Союз? Когда наступит просветление и спасение нашего народа? На эти вопросы отвечает автор Владимир Степанович Новосельцев – профессор кафедры политологии РГТЭУ, Чрезвычайный и Полномочный Посол в отставке.
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.