Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра - [112]

тут проходили торжественные королевские церемонии и заключались военные союзы. В 1711 году здесь обручился с будущей императрицей Екатериной Первой русский царь Петр Первый. Город сильно пострадал в начале войны и сейчас вновь оказался на линии интенсивного отступления – теперь уже российских войск. Все улицы были забиты военными колоннами. Бросалось в глаза огромное количество раненых солдат. В грязных бинтах, опираясь на самодельные костыли и плечи товарищей, они угрюмо плелись по обочине. С военными смешались беженцы-крестьяне. Их запряженные в повозки клячи и скот в испуге пятились от шума автомобилей Красного Креста и криков мчавшихся верхом казаков. Лязг железа, ржание избиваемых возницами изможденных лошадей, крики людей заглушались все нарастающим гулом артиллерийской канонады. Враг уже был в десятке километров и стремительно приближался к городу.

Поручик Чухно сквозь хмельные глаза смотрел на этот конный и пеший поток. Он сидел у окна в пустом зале кнайпы в компании Юзека Маршицкого, которому и принадлежала идея зайти в эту корчму на Ярославской перед возвращением во Львов. Поручик решил не отказываться от сентиментального предложения выпить на прощание пару стопок контушовки[231] за «плодотворное партнерство», увенчавшее этот странный союз российского офицера и матерого галицийского бандита. Повод был: час назад им удалось без осложнений ограбить состоятельного горожанина. Правда, итоги этого, очевидно последнего, ограбления в Галиции не особенно радовали поручика. Он надеялся найти у богатого домовладельца нечто большее, то, что, собственно, и заставило его рискнуть приехать сюда в столь критический момент.

Сообщение агента о том, что в Яворове у богатого домовладельца Соломона Шперлинга хранится сундук золотых монет, отчеканенных королевским монетным двором, который когда-то был в яворовском замке, уже давно лежало у поручика в папке «на исполнение». Последняя возможность реализовать план по изъятию монет появилась только сейчас, когда он был откомандирован с заданием в соседний Немиров.

В качестве рабочего инструмента Чухно взял с собой Юзека Маршицкого – единственного, кто остался от прежней команды громил. Без предварительной разведки, не тратя времени на переодевание и маскировку, они ввалились в дом Шперлинга и потребовали отдать «королевскую казну». Изрыгающая чудовищные угрозы страшная рожа Маршицкого и два выстрела из револьвера в потолок смертельно напугали супругов, но они отчаянно продолжали уверять, что понятия не имеют ни о каком золоте и монетах…

Времени для более изощренных методов «дознания» у грабителей не оставалось, их могли застигнуть передовые отряды австрийцев, и они ретировались, довольствуясь содержимым кошелька домовладельца, украшениями его жены и золотой минорой[232].

В дверь кнайпы забарабанили. С кухни выглянул хозяин заведения и с тревогой уставился на Чухно. Тот глянул в окно и буркнул:

– Открой.

Вошел ефрейтор, с ног до головы в пыли. В одной руке он держал свернутое вокруг древка знамя, в другой – пустую австрийскую флягу.

– Что, братец, тяжело пришлось? – как-то равнодушно спросил поручик.

– Этого нельзя было выдержать, – ответил тот, безумным взглядом следя за тем, как хозяин наливал воду во флягу, – они уничтожили нас снарядами… от батальона осталось несколько человек…

Зацепив на ремень наполненную флягу, он, выпив залпом огромную кружку воды и махнув на прощание рукой, выбежал на улицу.

Вскоре толпа солдат стала значительно редеть, а сквозь пушечный грохот уже доносилась пулеметная стрельба.

– Пора, – нетвердым голосом пробубнил Чухно.

– Jeszcze ро jednym i wio![233] – махнул рукой Маршицкий и громко крикнул: – Мозес!

Но владелец заведения уже покинул свою корчму и отсиживался где-то в укромном месте. Он прекрасно помнил рассказы своего деда, который в 1809 году жестоко пострадал от бесчинств и грабежей проходящих здесь аналогичным маршем отрядов Наполеона.

Моршицкий встал и начал шарить по полкам в надежде найти хоть каплю спиртного. Но там было пусто. Внезапно он остановился и уставился бычьим взглядом на поручика, уронившего голову на стол. Покосившись на саквояж у его ног, громила поднял с пола пустую бутылку.

Вошедший в город патруль ландвера был не особенно удивлен, обнаружив в кнайпе российского офицера в бессознательном состоянии. Случаи с загулявшими в питейных заведениях и публичных домах военными нередко случались с обеих сторон.

Глава 65 Новосад в монастыре

Наступило седьмое июня[234] 1915 года – последний день власти русских во Львове. Собственно, власть уже покинула город. Все военные и государственные учреждения эвакуировались. Уже были сняты российские стяги на ратуше, здании наместничества и Копце Унии Люблинской[235].

В городе оставался только комендант с несколькими офицерами. Казацкие патрули следили за безопасным проходом через город последних разрозненных отступающих частей. Прекратили работу газовая, электрическая и водонасосная станции, и горожане скапливались возле уличных колонок, чтобы запастись водой. В воздухе стоял едкий запах дыма горевших казарм на Яблоновского