Галичина и Молдавия, путевые письма - [13]
“В самом деле, сколько а гляжу на здешних моих знакомых, при всем их радушии и при всей их сердечной доброте, они чрезвычайно сдержаны; у них от природы есть то, что англичане называют reserve: ни лишнего вопроса, ни ненужной откровенности и излияний. А поляки, сколько я их знаю, полнейшие великорусы в этом отношении: все расспросят и все расскажут; таковы и сербы и словаки – только у южнорусов, да у болгар замечал я этот врожденный esprit de conduite.
Разница между мазурским и русским крестьянином оказалась в их отношениях к панам. В 1846 году пылкие мазуры резали помещиков – тяжелый русин не одолел своей лени, может быть, потому, что его не поощряло на восстание его духовенство, как во времена Хмельницкого и Гонты, или просто потому, что так уж от природы долготерпелив и многомилостив. Во время польского восстания и русские, и мазуры хватали повстанцев, перебегавших сюда из России; те и другие отводили их к начальству, а начальство, разумеется, выпускало их на свободу. Русские махнули на все рукою и бросили ловлю – мазуры не бросили, но прежде чем передавали пойманного правительству, они колотили его что было сил, или просто перетаскивали его через границу к нам. Русский имеет доверие только к своему священнику – мазуры, ни к кому, но над обоими одинаково царит еврей. Еврей, когда ему нужно, умеет так столковаться с ними, так опутать их, что они ему повинуются безусловно. Они знают очень хорошо что он мошенничает над ними, они ненавидят его – но ничего не могут сделать против его диалектики. Избавиться от еврея – их мечта заветная: порою, особенно мазуры, толкуют об избиении евреев, но все это разрешается одними толками. Без посторонней помощи они никогда не избавятся от этих паразитов – само собою разумеется; впрочем, о евреях я буду говорить особо. Наконец, и русские, и мазуры одинаково убеждены, что вся беда их в том, что цесарь их ничего не знает. Если б, говорят они, цесарь знал, что с нами здесь делают, какие у нас подати, что “жиды выробляют з нами, то был бы конец нашим бедам ”... Славяне везде славяне.
Робости своей приписывают русские и то ложное положение, в котором они стоят относительно поляков и Рима. Мы застенчивы, говорят они, нам совестно требовать того, что нам по праву принадлежит; мы имеем слабость думать, что довольно доказать свои права, что убеждением можно на людей действовать; нам противно интриговать и поступать резко – поэтому, нас никто не уважает. Поляк и ксёндз берет смелостью; он и в Вену ездит и в Рим, он в высшее общество входит, ораторствует, шутит – мы на это неспособны. Дворянство наше все перешло в католицизм при помощи унии: остались русским одно духовенство да народ, а здесь сторона аристократическая – кого в Австрии аристократия не представляет, тот ничего не добьется. Польская аристократия уверяет в Вене, что русские собственно за них, но только в духовенстве есть партия, подкупленная нашим правительством, которая сеет раздор и губит дело унии. Их слушают, а нас никто не слышит. Поляки нас теснят, правительство сомневается в нашей преданности – вина наша вся в том, что мы хотим остаться русскими и исправить наш обряд, искаженный латинизацией. Служить польскому делу мы не можем, потому что слишком близко знаем поляков – восстановление Польши будет гибельно для здешнего простонародья. Панщины, разумеется, не возобновят – пожалуй, и школы заведут, но крестьянин будет окончательно отдан на жертву патриотам и их стремлениям. Польский вопрос вовсе не ставит своей задачею благосостояния масс – народ для патриотов только орудие для осуществления их планов. Голос народа на сейме будет заглушаться голосом патриотов. Доказательство у нас на лицо. Поляки перед восстаньем много наговорили о Руси, о нашей национальности о национальности у нас унии, в отличие от вашего православия, толковали о нашем языке, пели наши песни – и вот на львовских сеймах им был отличный случай доказать свою искренность.
Не справедливость руководит ими, а эгоистический расчет: выгодно или не выгодно такое-то стремление наше для осуществления их надежд. Восстановление у нас русского обряда им не нравится они гнетут нас и кричат, что мы схизму хотим восстановить, с Россией сближаемся; а если б и так – допустим, что они правы – да если для Руси схизма выгоднее унии, то что ж до этого Речи Посполитой, которая de jore допускает и веротерпимость и полноправие всех своих жителей? “Мы дорожим своим языком и своею азбукою, как писали отцы наши, так и мы хотим писать: – в видах Речи Посполитой, мы должны поделаться поляками, своими руками переделать наши церкви на костёлы, нравственное и вещественное благосостояние народа отдать на жертву политических соображений шляхты... За что купил, за то и продаю: в Перемышле так говорят.
Вечер был хорош. Я зашел в вокзал железной дороги, сборное место перемышльской публики; около меня селя и заговорили со мною какие-то русские. Разговор опять свернул на здешний край.
– Да что у вас народ говорит о москалях? – спрашивал я.
– А вот что говорить, – отвечал мне один собеседник: – говорит, что у вас вера “крепше як у нас”
В избранное, в двух томах, Станислава Ломакина вошли публицистические, литературоведческие, философские статьи и рассказы, написанные им за 10 лет. Некоторые статьи и рассказы были опубликованы в периодической печати: журналах, научных сборниках, газетах. В них ученый и писатель осмысливает минувшее время, нравственное обоснование незабвенности, память о деяниях, совершенных людьми, которые не приемлют навязанной им участи. Они стоически сопротивляются обстоятельствам и вопреки неудачам пробуют взламывать устоявшиеся стереотипы поведения, не обольщаясь ожиданием вполне благополучного исхода.
Проблемой номер один для всех без исключения бывших республик СССР было преодоление последствий тоталитарного режима. И выбор формы правления, сделанный новыми независимыми государствами, в известной степени можно рассматривать как показатель готовности страны к расставанию с тоталитаризмом. Книга представляет собой совокупность «картинок некоторых реформ» в ряде республик бывшего СССР, где дается, в первую очередь, описание институциональных реформ судебной системы в переходный период. Выбор стран был обусловлен в том числе и наличием в высшей степени интересных материалов в виде страновых докладов и ответов респондентов на вопросы о судебных системах соответствующих государств, полученных от экспертов из Украины, Латвии, Болгарии и Польши в рамках реализации одного из проектов фонда ИНДЕМ.
Личная жизнь людей, облеченных абсолютной властью, всегда привлекала внимание и вызывала любопытство. На страницах книги — скандальные истории, пикантные подробности, неизвестные эпизоды из частной жизни римских пап, епископов, кардиналов и их окружения со времен святого Петра до наших дней.
Дети Сети – это репортаж из жизни современных тинейджеров, так называемого поколения Z. Загадочная смерть, анонимные чаты в дебрях даркнета и вчерашние дети, живущие онлайн и мечтающие о светлом будущем. Кто они, сегодняшние тинейджеры? Те, чьи детство и юность пришлись на расцвет Instagram, Facebook и Twitter. Те, для кого онлайн порой намного важнее реальной жизни. Те, кто стал первым поколением, воспитанным Интернетом.
Эпический по своим масштабам исход евреев из России в конце двадцатого века завершил их неоднозначные «двести лет вместе» с русским народом. Выросшие в тех же коммунальных квартирах тоталитарного общества, сейчас эти люди для России уже иностранцы, но все равно свои, потому что выросли здесь и впитали русскую культуру. Чтобы память о прошлом не ушла так быстро, автор приводит зарисовки и мысли о последнем еврейском исходе, а также откровенно делится своим взглядом на этические ценности, оставленные в одном мире и приобретенные в другом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.