Галичина и Молдавия, путевые письма - [12]

Обедали мы в зале, обращенной в гардеробную – директора живут здесь по дорожному – на одной стене шляпы, на другой сабли, на третьей всякие свиты, сюртуки, мундиры с эполетами и без эполет, по стенам сундуки с тем же добром .

“Крестьяне посещают театр, говорит г-жа Бачинская: – иногда человек по десяти бывает.

Пуст театр еще никогда не бывал – так он народен. Русские дорожат им, как своим созданием, как доказательством, что их народность не умерла. В два с половиною года, что он существует, репертуар имеет уже полтораста пьес! Сами галичане пишут, с польского переводят, с российского (наш язык здесь многие называют российским, совершенно не подозревая, откуда взялось это название). Вчерашний бенефис г. Концевича дал ему около 45 гульденов, то есть, почти двадцать семь рублей – вот здесь каковы цены и каковы доходы артистов, подвижников русской народности! А бенефисы имеют актёры только по разу в год – более дирекция дать не может. Но при всей этой скудости средств, все-таки театр держится, и на нем нет ни копейки долгу, тогда как польские дирекции то и дело банкротятся: их не поддерживает народ, потому что поляки смотрят на театр, как все вообще смотрят, то есть, считают его делом забавы, а для русских он – средство к пробуждению от векового сна. Сверх того – и это не Бачинские мне говорили и не от одних артистов я это знаю – в польских труппах царствует раздор, актрисы не пользуются доброю славою – у русских все живет душа в душу, а на женской половине их труппы нет ни одного пятна. Причина опять та же: русские актёры уважают себя, потому что они служители русского дела, а не гаеры. Поляки поняли это значение русского театра, но объясняют его по-своему: они кричат, что все это московская пропаганда, и театр держится только московскими деньгами. Удивительно наивный народ! У нас даже не знают о существовали этого театра, чтоб не сказать больше. Представления сегодня не будет – сегодня суббота, идет всенощная, но завтра будут давать “Сватанье на Гончаривце” Грицка Основьяненки, и я увидел самого Бачинского в роли Стецьки, которую он считает своею действительно, я слышал, что он в ней неподражаем.

Вечер я провел с отцом Григорием Г... и отцом Иустином Ж..., о котором мне вчера говорил в театре седой священник. Отец Иустин катехит, то есть, законоучитель в здешней гимназии. Разговор свелся на гонение униатов и русских. Странные вещи узнал я – поляки вовсе не фанатики католицизма, и уния с латинизациею обязаны своим существованием исключительно политическому расчету. В польской Галиции мало костёлов, так что у ксёндзов там доходы огромные, и русские крестьяне смеются над мазурами: “Мазур два раза в костёле бывае: як ся народи и як помирае”. Мало костёлов строится там и по равнодушию к католичеству, и для того, чтоб у ксёндза было больше дохода. В русской Галиции, наоборот, в каждом селе с незапамятных времен есть церковь, и русский вообще религиознее мазура. В польские проекты преобразования уний входит и уменьшение числа русских приходов; “ведь вам самим от этого будет лучше”, говорят поляки священникам: – “вы будете от этого богаче”. К чести священников, мало кто поддается на “подобное искушение”, и общий голос русского духовенства против сокращения числа приходов. Между тем, из этого взгляда двух народностей на значение церкви вытекает такое следствие, что ксёндз сам пан и стоит во всем на стороне высших классов, а священник – мужик – и держится интересов крестьянства. Мазур равнодушен к панскому костёлу, в котором ему и делать нечего, который даже не для него и построен, русский только и живет своею мужицкою церковью, куда кроме него, никто и не ходит. История мазуров прошла в шляхте; история русских – история здешней церкви. Русский здешний до сих пор говорит, что он русин; мазур ни за что не назовет себя поляком, скорее скажет, что он гамстрияк (австрияк). Тот и другой искренние верноподданные своего цесаря, восстановления Польши не хотят, потому что под восстановлением Польши понимают возврат крепостного права, насилия и того недавно прошедшего bon vieux temps, когда провинившегося крестьянина помещик заставлял залезать на дерево, петь петухом, и стрелял в него дробью. Мазур живее, подвижные и понятливые русского – это сами русские здешние говорят. Даже физическою силою мазур превосходит русина: это замечено было при постройке здешней железной дороги. Чернорабочие русские не могли угнаться за чернорабочими мазурами, так что пресловутая малороссийская лень, говорил мне отец Иустин, объясняется именно этим недостатком развития у нас мускулов. В гимназии тоже замечают, что поляки (мазуры) учатся лучше русских; но здесь может быть, действует другая причина. Объясняют тем, что русский вообще беден, забит, запуган, вырос или в бедной священнической семье, на которую здесь свысока смотрят, или, что только теперь начинается, в крестьянской хате. “Странное дело, говорит отец Иустин: – мы ведь, даже и не крестьяне, не то, чтоб робки, а застенчивы. Из нас мало вышло хороших проповедников; выйдешь на кафедру, и как-то неловко станет, а ксёндз, потому ли, что он прежде всего светский человек, всегда боек, и смел, и развязен.