Галерея женщин - [177]

Так или иначе, я не собирался повторять свою попытку. С моей стороны это вышло нечаянно, спонтанно. Но с ее стороны… Если после стольких лет близкого знакомства, после всех ее изощренных приготовлений она опять артачится, то пусть и дальше живет как живет! В этом дурацком эпизоде для меня не было ни романтики, ни вдохновения. Успокоившись, я повернулся в своей смятой постели на другой бок и крепко уснул – так крепко, что проснулся только от утреннего солнца, бившего мне в лицо через не закрытый на ночь клапан палатки. И никакой Эмануэлы! Немного позже, уже после того как я предусмотрительно спрятал ее накидку, Сигрид принесла мне завтрак – яичницу с беконом и кофе.

И вдруг в десять, когда я намеревался отправиться на прогулку, – Эмануэла! Ни в поведении, ни во взгляде ни единого намека на вчерашнюю суетливость и нервозность. Словно ничего и не было. Смотри, какая погода, сегодня будет чудесный день! Хорошо спал? Великолепно, заверил я. Что ж, если я не против, если не держу на нее зла, тогда она предложила бы искупаться. Всего в миле отсюда есть отличный гранитный бассейн. Он вырублен прямо в скале и питается водой горного ручья. Вообще-то, бассейн – принадлежность усадьбы одной местной четы, но хозяева уехали на лето в Европу. Кстати, спроектировал и построил его покойный Стэнфорд Уайт[44], друживший с хозяйкой дома. Купальный костюм для меня найдется.

Получив мое согласие, Эмануэла пошла в дом и вернулась с двумя костюмами – для себя и для меня. По дороге мы не говорили ни о ком и ни о чем, кроме красоты окружающей природы. Я покорно восхищался прелестными видами, а сам с маниакальным упорством мысленно разбирал ее по косточками. Невероятно! Ее постоянные качания между желанием и отторжением раздражали, но еще больше поражали меня. Какой-то вечный маятник! Вот сейчас мы по ее инициативе идем купаться вдвоем, а это значит, что на мое обозрение будет выставлена ее соблазнительная фигура в купальном костюме – и вокруг никого! Но судя по выражению ее лица, подобные мысли не приходят ей в голову, и дело не во мне – на моем месте мог быть любой другой ее поклонник. Раз десять я готов был высказать ей все начистоту, но в конце концов передумал. Посмотрим, как она выйдет из положения и долго ли сможет отмалчиваться.

И вот – купальня. Большая чаша с водой, полностью окруженная деревьями, с кабинками для переодевания за северным выступом скалы. Эмануэла как ни в чем не бывало взяла у меня из рук сверток с купальными костюмами и полотенцами, развернула его и разделила содержимое на две части.

Но, боже мой, ее глаза!.. Лицо!.. Никаких признаков волнения или смущения, как будто в совместном купании, в случайных прикосновениях под водой нет и быть не может ничего романтического. Скорее в ней ощущалась привычная эмоциональная холодность – или внутренняя преграда, возникшая, как мне теперь кажется, помимо ее воли и состоявшая из безымянных, неуправляемых сомнений и страхов. Что-то вроде автоматических раздвижных дверей в водонепроницаемом отсеке корабля: в случае опасности, реальной или мнимой, они захлопываются, надежно изолируя укромное пространство от внешней угрозы; применительно к Эмануэле – от той грозной волны, которой втайне жаждала ее душа.

Я первый вышел из раздевалки и стал ждать, когда она появится. И она появилась – великолепная в своем раздельном купальнике цвета зеленого яблока. При таком наряде ее вечная отстраненность, пожалуй, делала ее вдвойне привлекательной. Она сразу нырнула в воду и поплыла к противоположному краю. Усевшись на выступающий из воды плоский камень, махнула мне рукой и крикнула: «Давай теперь ты!» Я медлил, любуясь ее бесподобными линиями, но не забывая о ее холодной решимости во что бы то ни стало держать оборону. Зачем мне плыть к ней? Я ведь знаю, чем все закончится. Увертками и новой ссорой. Хотя… если я сам ищу ссоры, надо ее спровоцировать. Я подплыл, обхватил ее за плечи и, пригнув к себе, стал целовать в шею. Как и следовало ожидать, в ответ – инстинктивное мускульное отторжение. И возмущенный окрик. У меня до сих пор стоят в ушах ее мещанские, лживые – или трусливые – возгласы:

– Пусти, слышишь? Не надо! Прошу тебя! Прекрати немедленно! Я не для того привела тебя сюда, здесь публичное место!

– Слышу, слышу… Послушай и ты меня, Эмануэла, – начал я, – потому что это наш последний разговор. Теперь уж наверняка. Вечером я возвращаюсь в Нью-Йорк, и больше ты меня не увидишь, ни здесь, ни где-либо еще, обещаю тебе. Хватит играть со мной, всему есть предел. Прошлой ночью, когда ты пришла ко мне, я подумал, что ты наконец-то решилась сделать то, о чем давно мечтаешь. И только поэтому, а не по какой-либо иной причине я обнял тебя – сдуру поверил, что ты наконец осознала, чего хочешь, и готова это признать. До той минуты я был уверен, что ты осталась прежней. Но я не побежал за тобой, потому что понял: ты опять сама не знаешь, чего тебе надо. То же самое сегодня, когда ты явилась ко мне со своей купальной затеей. Я пошел с тобой не в расчете на что-то, Эмануэла, я прекрасно знаю, что ни мне, ни кому-либо еще ничего не светит. Ты панически боишься. Ты жертва какого-то фрейдистского вывиха, который не способна преодолеть, – вот тебе вся правда! С тобой что-то не так. У тебя болезненный страх секса, страх, запрещающий тебе вступать в нормальные отношения с мужчиной, страх жизни! При этом ты все время надеешься, что я или кто-то – но отнюдь не потому, что ты любишь меня или кого-то! – поможет тебе стать самой собой вопреки самой себе. И всякий раз, когда я пытаюсь помочь тебе, – смотри, что получается! Да взять хотя бы прошлую ночь. Или тот вечер, когда я пришел в твою квартиру в Ист-Сайде. Или сегодня, здесь и сейчас. Может быть, ты ненормальная? Да не может быть, а так и есть. Вечно пляшешь вокруг желаемого, но когда тебе предлагают – бери! – делаешь вид, что тебе этого вовсе не надо! И ладно бы еще притворялась передо мной, так ведь и себя обманываешь.