Галерея женщин - [145]

Тем не менее нам с женой пришлось вести изнурительные беседы о том, во что это может вылиться, – к нашему общему неудовольствию. Как отнестись к этому великодушному заигрыванию? С большой осторожностью. Я ведь видел эту особу. Все и началось с моего визита в это бюро, с моих восторженных комментариев. И вообще, Рону ведь интересуем не мы, даже не я, а Уинни. Все верно, она обаятельна, радушна, пятое и десятое, она симпатизирует Уинни, а он – ей, тут пахнет полезными и приятными связями – но что подсказывает здравый смысл? Лучше подождать, не гнать лошадей, пусть эти отношения развиваются неспешно, своим чередом. Таков был ход наших мыслей. Кстати, тут есть и второй план, который не может не беспокоить: жена и ребенок Уинни. Он проявил легкомыслие, как мне тогда казалось, полностью отмахнувшись от первого брака. А ведь дела у его жены идут не блестяще! Это я тоже не мог выбросить из головы. И все же… на наших глазах возникает интереснейший и своеобразный любовный союз, а влюбленные пары всегда предпочитают уединяться, общение с другими им в это время не нужно. Поэтому лучше нам держаться сдержанно, не навязываться, а то, чего доброго, окажешься назойливым. Мы изо всех сил старались не вмешиваться в их жизнь, но иногда просто не могли устоять перед натиском самого Уинни. Как ему откажешь? Пришлось принять приглашение на ужин, запланировать ответный визит. Потом была поездка на природу, на выходные мы отправились на прибрежный курорт неподалеку. Дело было летом, а судьба свела меня с Роной весной.

Тем временем шла напряженная психологическая работа, мы притирались друг к другу. Да, Рона женщина очаровательная и по отношению к Уинни щедра до крайности, но ведь как на это посмотреть? Тут все зависит от точки зрения наблюдателя, насколько она благоприятна. Лично мне Рона нравилась: умна, дипломатична, привлекательна, проявляет наивный интерес к «литературе» или «беллетристике» либо как-то иначе реагирует на эти понятия. Конечно, я не воспринимал ее как человека, способного на яркие и эмоциональные обобщения, так свойственные Уинни. Он же, со своей стороны, видел ее или желал видеть именно в таком свете. Все это, как он говорил, при ней, и даже больше. А моя жена, считавшая источником эмоционального и поэтического вдохновения в нашей земной жизни именно себя, наоборот, после первой же встречи с Роной заявила: та никак не соответствует характеристике, которую дал ей Уинни. Уинни, сказала она ему и мне – весьма по-дружески и лишь с капелькой критики, – как всегда, преувеличивает. Рона, безусловно, женщина милая. Не красавица, но весьма привлекательна. Нет спора, по отношению к нему весьма щедра, но нас привечает лишь благодаря ему, и никак иначе. Я был с этим согласен. Несмотря на забавные бредни Уинни насчет платонической дружбы, не подвластной таким человеческим слабостям, как любовь или половое влечение, несмотря на щедрость Роны, от которой перепадало и нам – и которая порой граничила с сумасбродством и даже безумием, – моя жена продолжала утверждать, что Рону интересует только Уинни. Она влюбилась в него до безрассудства, отсюда недалеко и до половой близости. Моя жена считала, что в таких делах разбирается. К тому же у этой истории есть еще одна грань. Как насчет жены и ребенка Уинни? Нам надо держать ухо востро – и точка!

Короче, жить в их доме мы категорически отказались. В гости – пожалуйста, сходить вместе в театр или куда-то еще – с удовольствием. Но чем все это кончится? Тревожные мысли не желали меня отпускать. Как бы я ни старался, и даже при всем наигранном оптимизме Уинни (это почти все, что осталось от его забавных бредней), мне все равно казалось, что события развиваются не лучшим образом. Может ли мужчина (то есть я) соперничать с женщиной (Роной) за право на привязанность другого мужчины (Уинни)? Хотя с моей стороны ни о каком соперничестве или конкуренции речи не было. Мне было плевать, до какой степени интимной, любовной или чувственной близости у них может дойти, главное, чтобы сохранился наш интеллектуальный союз, отличавший наши личные и литературные отношения. Но сохранится ли он? Возможно ли, чтобы он сохранился? Я сразу заметил: Рона понимает, сколь сильно и свято внутреннее единение между мной и Уинни, – такой союз едва ли пострадает хотя бы частично, а уж тем более полностью, от их взаимного влияния друг на друга. Легкие трения возможны – Уинни решит, что нам надо расстаться, повздорит со мной, даже на время меня возненавидит, но он никогда, никогда не поставит на мне крест. Мы оба интуитивно это чувствовали с нашей первой встречи. Мы никогда не говорили об этом вслух, ни на что такое не намекали, но это ощущение было с нами всегда, не менее материальное, чем пол или дверь. Это нечто абсолютное, из чего и делают полы и двери, из чего они возникают. И вот наши отношения оказались в опасности, что, конечно, не могло меня не тревожить.

Но я был очень привязан к Уинни и поддался на его многочисленные уверения. Более того, благодаря технической и деловой помощи Роны, которая была впредь обещана нам практически бесплатно, – экстренные и бесконечные перепечатки, если понадобится, – мы получали возможность работать быстрее и писать больше. И последнее – хотя радушное гостеприимство со стороны Роны и Уинни и сеяло в моей душе сомнения, но веселье било ключом, по большей части у нее дома. Надо сказать, я быстро понял, что ее дом полон мира и согласия. Отец Роны, как выяснилось, в годы Гражданской войны был военачальником в Нью-Йоркском полку, это был человек отважный и обаятельный, по словам Роны, он неплохо разбирался в праве и литературе. А его дед в офицерском звании участвовал в борьбе за независимость Америки. Весь дом олицетворял собой традиции и дышал богатством. Рона, ее мама и тетушка были особами весьма видными, вежливыми и непритязательными. Да, со смехом объяснила нам Рона, ее мама и тетушка находятся под влиянием мистицизма католической церкви. Но сама она – нет. Скорее, как и отец, в семействе она была, по ее утверждению, паршивой овцой. Она всегда верила только в то, что казалось ей разумным. Что еще хуже – и по этой причине у нее возник интерес к Уинни, в чем она со смехом призналась, – она пристрастилась к книгам, реализму, философии, искусству. В церковь ходит редко, исключительно ради приличия. Но и там остается верной себе, веселится и шутит. Бедные матушка и тетя! А отец Дули, приходской священник! Он уже махнул на нее рукой. Ее главная заслуга в глазах мамы и тети, как она нам объяснила, сводится к тому, что она разбирается в бизнесе, может вести хозяйство, и они с радостью свалили все заботы на нее.