Галатея - [12]

Чья душа при этом не наполнилась бы до краев лютою скорбью, какая в сей миг пронзила мою, ибо преграда, которую встретила на своем пути самая сильная ее страсть, означала в то же время крушение и гибель ее мечты о счастье? Я не мог не радоваться, что с моею помощью дело Тимбрио пошло на лад, однако радость эта лишь усиливала мою печаль, ибо я имел все основания полагать, что Нисида будет принадлежать ему и что мне не суждено обладать ею. О всемогущая сила истинной дружбы! Как далеко простираешь ты свою власть и на что ты меня вынуждаешь! Ведь я сам, повинуясь тебе, отточил на оселке своей хитрости нож, обезглавивший мои надежды, и те, погребенные в тайниках моей души, воскресли и ожили в душе Тимбрио, едва он узнал, как отнеслась к моим словам Нисида. Впрочем, она все еще проявляла сугубую сдержанность и не подавала виду, что мои старания и любовь Тимбрио ей приятны, но, вместе с тем, не выказывая ни малейшей досады или неудовольствия, отнюдь не побуждала нас бросить эту затею. И так продолжалось до тех пор, пока известный уже вам хересский кавальеро Прансилес, найдя, наконец, удобное и надежное место для поединка в государстве герцога Гравинского, не потребовал от Тимбрио удовлетворения и не предложил ему прибыть туда спустя полгода со дня получения настоящего вызова, каковой, причинив моему другу новое беспокойство, не явился, однако ж, достаточной причиной для того, чтобы он перестал беспокоиться о сердечных своих делах, напротив — благодаря моим удвоенным стараниям и его домогательствам Нисида уже готова была принять его у себя в доме и увидеться с ним, при условии, если он обещает соблюдать приличия, коих-де требует ее скромность. Между тем срок, назначенный Прансилесом, истекал, и Тимбрио, сознавая всю неизбежность этого испытания, стал собираться в дорогу, но перед отъездом он написал Нисиде и этим своим письмом сразу добился того, на что я бесполезно потратил так много времени и так много слов. Послание Тимбрио, которое я знаю на память, имеет прямое отношение к моему рассказу, а потому я позволю себе его прочитать:

Тебе здоровой быть желает тот,

О Нисида, кто, сам лишен здоровья,

Его из рук твоих смиренно ждет.

Боюсь я докучать своей любовью,

Но верь, что каждая из этих строк

Написана моей горячей кровью.

Так необуздан, яростен, жесток

Напор моих страстей, что я от бреда

Любовного себя не уберег.

То празднует в душе моей победу

Пыл дерзновенья, то холодный страх.

Я опасаюсь, что посланье это

Меня погубит, что в моих строках

Найдешь ты только повод для презренья

Иль их прочтешь с улыбкой на устах.

Свидетель бог, что я с того мгновенья

Тебя боготворю, когда твой лик

Мне стал ключом отрады и мученья.

Узрел и воспылал я в тот же миг

Кому бы перед ангельской красою

Священный пламень в сердце не проник?

В твоих чертах душа моя такое

Нашла очарованье, что тотчас

К твоей душе, лишенная покоя,

С неудержимой силой повлеклась

И в ней нездешний рай красот открыла,

Которым нет названия у нас.

На дивных крыльях ввысь ты воспарила,

С восторгом — мудрый, с ужасом — простак

На твой полет взирает быстрокрылый.

Удел души, столь драгоценной, — благ;

Блажен и тот, кто, за нее воюя,

Святой любви не покидает стяг.

Свою звезду за то благодарю я,

Что госпожой моею стала та,

Чья плоть одела душу неземную.

Твоей души и плоти красота

Мой ум изобличает в заблужденье,

И мне ясна надежд моих тщета.

Но так безгрешны все мои стремленья,

Что, безнадежности наперекор,

Я подавляю мрачные сомненья.

Любовь живет надеждой, — с давних пор

Об этом слышу я, однако знаю:

Любой судьбе любовь дает отпор.

Мне дорога душа твоя святая,

Хоть люба также красота твоя —

Сеть, что любовь, меня поймать желая,

Расставила, куда низвергся я

И где меня безжалостно сдавила

Затянутая накрепко петля.

Любовных чар неодолима сила:

В руках любви какая красота

Приманкой и соблазном не служила?

Одна душа навеки в плен взята

Силками молотых волос, другою

Владеет грудь, чья скрыта пустота

За алебастровою белизною:

Огонь жестокий третью душу жжет:

Ей мрамор шеи не дает покоя.

Однако подлинно влюблен лишь тот,

Кто взор вперил в душевные глубины

И созерцает бездну их красот.

То, что на смерть обречено судьбиной,

Душе бессмертной быть не может впрок, —

Чрез недра тьмы ей к свету путь единый.

Твой дух так благороден и высок,

Что все мои постыдные влеченья

Он усмирил, их силу превозмог.

Им только в радость это пораженье:

Ведь кто же? Ты повергнула их в прах, —

Как мук своих им не предать забвенью?

Взрезал бы волны я, тонул в песках,

Когда б не только жаждал созерцанья,

Но и от страсти беспокойной чах.

Я знаю, сколь мы разные созданья,

Как я ничтожен и бесценна ты;

С тобой разделены мы вечной гранью.

Преграды на пути моей мечты

Бесчисленны, как в небесах светила,

Как племена подлунной широты.

Я знаю, что судьба мне присудила,

И все же к безнадежному меня

Влечет любовь с необоримой силой.

Но в путь, о Нисида, собрался я,

В желанный путь — туда, где от страданий

Навек избавится душа моя.

Там враг — со шпагою в подъятой длани,

С твоим заклятьем в сговоре — удар

Мне нанести готовится заране.

Там будешь ты отомщена за жар

Сердечный мой, развеянный в пустыне,

За этот щедрый, но ненужный дар.