Галантные дамы - [159]

Принцесса Испанская славилась как особа весьма миловидная, чьи совершенства и величественность признавались всеми; впрочем, иначе она не была бы ни испанкой, ни принцессой, ибо чаще всего прекрасная внешность и фация сопутствуют величию, особенно у испанцев. Я имел честь видеться с ней в довольно тесном кружке и беседовать, когда оказался в Испании, возвращаясь из Португалии. Тогда я впервые явился засвидетельствовать свое почтение нашей королеве Елизавете Французской, а она выспрашивала меня о новостях из Франции и Португалии, когда доложили о визите ее светлости. Тут Елизавета Французская сказала мне: «Не уходите, господин де Бурдей, сейчас вы увидите прелестную и высокочтимую принцессу — и это зрелище не может вам не понравиться. Она же будет довольна, поговорив с вами и получив от вас известия о короле, своем сыне, поскольку вы его видели». Тут появилась и принцесса, каковую я нашел чрезвычайно привлекательной и одетой с изысканным вкусом: на голове у нее красовался ток из белого крепа на испанский манер, спускаясь низко, чуть ли не до кончика носа, а наряд был в духе траурных одеяний, принятых в Испании, поскольку обычно она избегала иных тканей, кроме шелковых. Разглядывая ее без помех, я пришел в полное восхищение, но тут королева позвала меня и напомнила, что ее светлость желают выслушать от меня новости о ее царственном сыне; меж тем как до того я явственно слышал, как она сообщила ее светлости, что тут находится дворянин, подданный ее брата-короля, прибывший из Португалии. При сих словах я подхожу к ней, по испанскому обычаю целую край ее платья, а она привечает меня очень мило и добросердечно, а затем выспрашивает о своем сыне, о его молодых затеях и выходках, а также о том, как я сам к ним отношусь (ибо в то время поговаривали, что готовится брачный договор меж ним и Маргаритой Французской, сестрой короля, а ныне королевой Наваррской). Я рассказал ей множество всего, так как уже тогда довольно бегло изъяснялся по-испански, не хуже, если не лучше, нежели даже по-французски. А меж прочими ее вопросами ко мне особо запомнился вот этот: поскольку ее сына почитают красавцем, на кого он более похож? Я ответствовал, что он — один из красивейших принцев во всем христианском мире — что, конечно, соответствовало истине, — а более всего он похож на нее самое и является истинным воплощением ее красоты, на что она откликнулась скромным смешком и зарделась от удовольствия, так понравились ей мои слова. Мы беседовали еще немалое время, но тут королеву позвали обедать, и так сестры расстались. Моя повелительница тут заметила мне (ибо хотя она отошла от нас и глядела в окно, но не пропустила мимо ушей ни одного слова из сказанного): «Вы доставили ей истинную радость, упомянув о ее необыкновенном сходстве с сыном». А затем спросила моего мнения, похожа ли сия добродетельная дама на то, как она ее предварительно описала, и добавила: «Думаю, она не прочь выйти замуж за моего брата-короля, и я этого очень бы желала». Слова ее я не преминул передать матушке нашего короля, когда снова оказался при французском дворе. На это королева-мать, а она тогда пребывала в Арле, что в Провансе, отвечала, что такая супруга для нашего монарха старовата и годилась бы ему не в жены, а в матери. Я передал ей и полученные мною из верных рук сведения, что испанская принцесса полна решимости никогда не выходить замуж ни за кого иного, кроме французского монарха, а в случае неудачи вообще удалится от света. Она и вправду питала честолюбивые и невозможные замыслы на сей предмет, лелея в сердце эти мечты, ибо была полна горделивого достоинства и уверовала, что добьется желаемого; но сдержала слово и, когда ее чаяния не исполнились, удалилась в обитель, каковую начала возводить уже тогда. Но она долго поддерживала в себе надежду и уповала на благополучный исход, весьма при том заботясь о поддержании благолепия своего вдовства, пока однажды не узнала о помолвке короля с ее племянницей; тут ее замыслы рухнули — и она произнесла те самые или похожие слова, полные горечи и разочарования, что мне потом передавали: «Aunque la nieta sea рог su verano mas moza, y ménos cargada de ans que la tia, la hermosura da la tia, ya en su estio, toda hecha y formada рог sus gentiles y fructifères anos, vale mas que todos los frutos que su edad florecida da esperanza a venir; porque la menor desdicha humana los hara caer y perder, ni mas ni ménos que algunos ârboles, los quales, en el verano, por sus lindos y blancos flores nos prometen linda fruta en el estio, y el menor viento que acade los lleva y abate, no quedando que las hojas. Ea! dunque pasase todo con la voluntad de Dios, con el quai desde agora me voy, no con otro, para siempre jamas, me casar», что переводится как: «Хотя спервоначала племянница выглядит свежее тетки и моложе ее годами, красота тетки, достигшей лета своих дней, вполне совершенна, отполирована светом и любезным обращением, отягощена добрыми плодами и стоит более всех ожидаемых плодов пока еще только готовой расцвесть юности — ведь любая неприятность из тех, коим подвержены смертные, может их погубить, и весь цвет их облетит бесполезно, как случается с некоторыми деревцами, по весне усыпанными прелестными белыми цветами, обещающими нам летом добрые и красивые плоды; но чуть дунет холодный ветерок — и вот он уже сбил вешний цвет, унес и стер самые его следы, оставив одни листья. Так да свершится Божья воля, и пусть повезет тому, с кем одним на этом свете я желала бы соединиться». Как сказала — так и сделала, избрав себе в удел беспорочную святую жизнь, отрекшись от дольнего мира и света и оставив нашим придворным дамам добрый пример для подражания. Конечно, найдутся те, кто скажет: «Слава Господу, что она не смогла выйти замуж за короля Карла! Ведь случись подобное — она бы отказалась от суровых обычаев вдовства и вновь отдалась усладам брачной жизни». Такое можно предположить; но, с другой стороны, можно ли обойти вниманием высокое стремление соединиться с великим монархом, не признать, что, так громогласно объявляя всему свету о сих намерениях, она выказала чисто испанскую несокрушимую надменность и стремление никоим образом не унизить себя, ибо, имея столь высоко вознесшуюся сестру и желая с нею сравняться, она жаждала стать владычицей королевства, стоящего империи — если не превосходящего ее значением и могуществом, — и она впрямь возвысилась, пусть не достигнув цели своих посягательств, но по крайней мере сохранив верность собственным горделивым и пламенным желаниям, судя по тому, что я о ней слыхал. А чтобы закончить, скажу, что, по-моему, она была и есть одна из самых совершенных монархинь, каких я знаю в иных странах; хотя ей можно было бы и поставить в упрек ее удаление от мирской жизни, ибо так случилось более из-за огорчения от несбывшихся надежд, нежели по-духовному призванию. Однако она властна поступать так, а не иначе: ее добродетельная, далекая от суетности жизнь и избранный в конце монашеский удел придали ей нечто, свойственное только чистым святым душам.