Гагарин и гагаринцы - [23]

Стальные нервы, деловитость, прямота, храбрость, уверенность, риск, смелость, умение логично, без лишних слов изложить мысль, увязать ее с практической стороной дела. Он дорожит каждой минутой самоподготовки, и в личное время его можно видеть то с учебником, то просто с книгой по аэродинамике.

Слушая такой панегирик товарищу, курсанты, чуть-чуть нарушая устав, невольно косились в ту сторону, где рядом с высоким, плотным Захаровым стоял, зардевшись, как кумач, скромно потупив глаза, худощавый, похожий на мальчишку-подростка, сержант Гагарин. «Хватит для него и для них — тоже. Пока. На сегодня, — договаривал мысленно Колосов. — Им еще не понять того, что видно нам, опытным летчикам, как в одном этом невысоком русоволосом мальчишке, совсем не былинном богатыре, соединяются в твердый сплав настоящая безрассудная смелость и грациозное ухарство, мальчишеский задор и склонность к экспериментальному риску, человеческое обаяние и сверкающая романтика».

Поэтому закончил речь свою по-деловому, буднично.

— Одним словом, сержант Гагарин с завтрашнего дня переходит в экипаж Акбулатова для отработки приемов воздушного боя. Я верю, что среди новых друзей он быстро завоюет любовь и уважение.

Жизнерадостный, энергичный, легкий в общении с людьми, Юрий стал хорошим товарищем и в новом звене, хотя по возрасту был моложе многих курсантов, но и здесь старшинство невысокого юноши признали быстро и не только по службе, хотя он никогда не показывал своего превосходства ни в успехах в учебе, ни в общей начитанности и эрудиции.

Однако в каком бы окружении не был, Юрий душой тянулся к Дергунову. Наконец и в новом экипаже настал день, когда Акбулатов в паре с ним вылетел на задание. Сказал, как обычно, немногословно, самое главное:

— Будем отрабатывать командирские навыки. Вы пойдете ведущим, а я — ведомым. Действия в воздухе должны быть быстрыми, но разумными.

И сразу после этого полета Юрий Гагарин разыскал Юрия Дергунова. Только он мог понять его в такой день, только он сможет прочувствовать все, что произошло с ним в небе.

С нетерпеливым наслаждением на речном лугу друзья сбросили кирзовые сапоги, размотали портянки, побежали в догоняшки, забыв о том, что они уже без пяти минут летчики. Бегали, как мальчишки, ощущая в десять раз больше влажную мягкость и ласковость молодой травы после недавнего дождя, потом друг за другом упали в нее лицом, с упоением впитывая терпкие запахи земли. Понежившись, перевернулись на спину. Впитав в себя, насытившись вволю всеми доступными земными радостями, Юрий Дергунов спросил, зная, что тот, другой Юрий, уже давно ждет не дождется этого вопроса:

— Как прошел воздушный бой?

Гагарин начал спокойно:

— Нормально. Я решил сразу в воздухе: начиная бой, навязать «противнику» свою инициативу.

Но по мере того, как он продолжал говорить, глаза друга загорались тем блеском, причину которого так хорошо понимал Дергунов.

— Я искусно построил маневр, будь уверен. Знаешь, что сказал мне Акбулатов? «А неплохо бы иметь такого напарника в настоящем бою».

— Молодец!

— Еще бы! Ведь кто сказал, смыслишь?

Гагарин вскочил с земли, вытянулся в струну, ноздри его расширились: он был опять во власти недавнего «боя». Обсудив до последних деталей все, что происходило с обоими за последние дни, они опять упали на землю, под золотистые иглы солнца, словно хотели впитать его животворную силу, такую необходимую летчикам в единоборстве с ветрами, облаками, грозами и ливнями.

Дергунов вдруг спросил:

— Помнишь, ты однажды сказал, что не знаешь, кто такой Кибальчич. Зачем ты так сказал? Ведь знал же?

— Конечно, знал. Только неудобно перед ребятами быть всезнайкой. Ведь я же техникум кончил. А многие из наших пришли в училище из школы, из армии. Зачем же выделяться? Мне просто больше повезло. — И перевел разговор на другое: — Нет, ты чувствуешь красотищу эту? Эту голубизну неба? Что происходит с солнцем, с природой? Вчера все было другим. Дыши глубже. Слышишь, чувствуешь, как земля пахнет? Парным молоком.

Спустя всего четыре года он скажет в этом городе, как истинный художник, уже другим курсантам:

«Очень красивый ореол у нашей Земли! С высоты 180 и 320 километров очень хорошо наблюдается горизонт. Он опоясан голубым пояском. Этот поясок у самой поверхности Земли нежно-голубой. Затем он постепенно темнеет: голубой, синий, фиолетовый и плавный переход к черному цвету неба. Небо у нас голубое, красивое. А на самом деле, оно черное. На Земле оно голубое за счет разложения солнечного света в атмосфере Земли. Солнце очень яркое, в несколько десятков, сотен раз яркость солнца больше, чем у нас на земле. Звезды на черном небе выглядят гораздо четче, ярче, чем мы можем наблюдать их даже в самую темную ночь. При выходе из тени Земли ореол делается другим. Он ярко-оранжевый, а за ним — большая, громадная радуга… во всю земную атмосферу…»

Эти слова телетайпы разнесут по всему миру, их запишут ученые всех стран и народов. Слова первого пришельца из космоса. Так чувствовать, так увидеть и рассказать о тайнах и красках неведомого мог человек, влюбленный в земные звуки и запахи, в первую весеннюю проталинку, в последний золотой луч солнца, человек, мечтавший взять руками продрогший ветер и согреть его у собственной груди, когда вместе с мамой в глубоких сумерках однажды заблудился в колючей стерне прошлогоднего поля, собирая колоски, и она съежилась, сгорбилась от холода. Он тогда обратился к луне, как когда-то Ярославна к солнцу: «Светлая-пресветлая луна, всегда холодная, но распрекрасная! Пошли сегодня для моей мамы единственный теплый лучик! Разве тебе мало заливать своим таинственным светом эти облака, и реки, и равнины? Если у тебя добрая душа, то ты выведешь нас на дорогу, потому что согреть все равно не сможешь. А в лесу я разведу костер, чтобы мама согрелась, и больше никогда не разрешу ей ходить за колосками…»