Габсбурги. Блеск и нищета одной королевской династии - [94]
Ее министры и генералы были преданы ей и неизменно верны. Мария Терезия была подобна тем хитрым, усердным австрийским домохозяйкам, чьи домашние работницы остаются у них до конца жизни.
У нее не было и следа блестящей образованности; просвещение было для нее ужасным призраком, от которого она крепко забаррикадировала ворота своей страны. Но у нее были три качества, которые еще важнее для монарха: здравый смысл, широта натуры и невероятная физическая и духовная выносливость.
Мария Терезия работала неутомимо и танцевала, не уставая; она терпеть не могла попусту растрачивать время. Императрица имела обыкновение очень быстро переезжать из города в свою летнюю резиденцию Шенбрунн. Окна кареты были открыты зимой и летом, точно так же, как и окна ее покоев, так что придворные дамы часто дрожали от холода, а у нее самой волосы развевались вокруг лица. Когда она въезжала через большие решетчатые ворота Шенбрунна и проезжала между двумя высокими обелисками, она великодушно бросала часовым горсть золотых монет. Далее она ехала по широкому двору дворца, который кишел повозками, рыночными торговками, солдатами охраны и босыми монахами, просящими подаяния. Венецианец Бернардо Белотто[324], по прозвищу Каналетто, оставил нам живое описание этой сцены. Она грациозно спрыгивала с подножки у большой парадной двери, спешила во дворец и, уже пару минут спустя, сидела склонившись над бюро, чтобы написать бесконечные памятные записки, приказы, письма послам и инструкции учителям своих детей — все это быстрым неразборчивым почерком, работая рьяно и не уделяя орфографии и грамматике ни малейшего внимания.
Хотя главный камергер, граф Сильва-Тарука[325], вежливо выговаривал Марии Терезии за то, что она недостаточную тщательно одевалась, тем не менее, она всегда была красивой, статной женщиной, которая очень хорошо умела держать себя так, как подобает императрице. Мария Терезия появлялась, роскошно одетая, в тронном зале, а на лбу у нее сверкал огромный бриллиант, названный «Флорентинец», подарок мужа, который он привез ей из сокровищницы своей потерянной Лотарингии. Мария Терезия проезжала по улицам Вены в круглой карете, выполненной в форме открытой раковины, наполненной свежими цветами, и казалась образом юной Венеры, рожденной из пены. Пока был жив ее муж, она пробуждала ощущение красоты, а это тоже большой талант. Даже граф Подевиль, посол ее заклятого врага, короля Пруссии, должен был признать, что Мария Терезия была «совершенно чарующей, восхитительной женщиной».
Пожалуй, больше всего располагала к ней ее поклонников ее теплота, естественность и необычайная способность беседовать: на парадных ужинах во дворце, во время скачек в Венском лесу, рядом со своим супругом в чудесной, небесно-голубой постели в императорском дворце Хофбург. Именно там ее торжественная супружеская обязанность по отношению к императору так полно совпадала с ее симпатией. Из сообщений современников можно однозначно сделать вывод, что она очень часто смеялась. До 1765 года она переодевалась на карнавал во время масленицы, танцевала и устраивала веселые проделки. Она не потеряла чувства юмора до самой смерти.
Когда ее наставник, граф Сильва-Тарука, полагая, что на карнавале она заходит слишком далеко, послал ей записку, в которой он серьезно напоминал ей об обязанностях императрицы, Мария Терезия отослала записку обратно с пометкой на полях: «Напомните мне снова, когда начнется пост».
Гете[326] в автобиографии «Поэзия и правда» описывает, как Мария Терезия в 1745 году стояла во Франкфурте на балконе и наблюдала за коронацией своего мужа, который вышел из костела на улицу. Когда Франц поднял руки и обратился к ней, чтобы показать ей старые, отливающие красным золотом перчатки, державу и скипетр, она громко засмеялась и от радости захлопала в ладоши, как она это сделала однажды давным-давно, когда была маленькой девочкой, и впервые увидела своего отца в императорской мантии, шагающего впереди процессии во время праздника Тела Господня.
Что касается формального придворного испанского этикета, который так долго господствовал в Хофбурге, то Мария Терезия сразу же смела его одним взмахом своего веера, сердечным смехом и добрым юмором. Ее отец и дед, оба робкие люди, которые не выносили, когда миряне толкали их под локоть, использовали этикет для того, чтобы держаться подальше от масс. Марии Терезии это было не нужно, она этого не хотела. Она действительно облегчила своим подданным возможность видеть ее. Во время аудиенции, проходившей каждое утро в 10 часов, каждый, кто пожелал, мог свободно говорить с ней и даже шептать ей на ухо о совсем личных вопросах.
Когда семья Моцарта впервые выступала в Вене, Мария Терезия попросила приехать их за город в Шенбрунн, где оба ребенка, маленький Вольфганг[327] и его сестра Наннерль[328], исполняли музыку для императорской семьи. Отец Леопольд Моцарт[329] писал об этом своей жене: «Спешу сообщить обстоятельно, что Их Величества приняли нас так милостиво, что если бы я об этом рассказал, это приняли бы за сказку. Позволь рассказать, что Вольфи прыгнул на колени к императрице, обнял ее за шею и сердечно расцеловал».
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.