Г. В. Флоровский как философ и историк русской мысли - [13]

.

Действительно, фигура Герцена — революционера, социалиста, позитивиста — плохо вписывается в круг типичных для Флоровского интересов, который проявился уже в гимназическую пору, затем возродился в эмиграции и был связан с религиозно- философскими устремлениями, а персонально с такими именами, как Киреевский и Хомяков, Соловьев и Достоевский, Флоренский и Трубецкой… Каким образом эту «компанию» внезапно потеснил явный чужак Герцен? В литературе о Флоровском существует штамп, согласно которому создатель неопатристического синтеза, в отличие от большинства русских религиозных философов — своих современников, никогда не проделывал эволюции «от марксизма к идеализму» и не «возвращался» в церковь, ибо всегда оставался в ее ограде. Такое представление справедливо лишь отчасти. Очевидно, Флоровский никогда сознательно не порывал с православием, однако в его духовном развитии был этап, когда православие перестало служить для него регулятивной идеей творческой деятельности.

Речь идет о периоде охлаждения религиозного призвания и, соответственно, религиозных интересов Флоровского. Как явствует из его переписки с Глубоковским, на старших курсах университета и в годы магистратуры у начинающего ученого «прежние лирико–религиозные тенденции как‑то ослабели», и вместо былых религиозно–философских замыслов он теперь восторженно делился с корреспондентом–профессором впечатлениями от лабораторной работы, сообщал о своих увлечениях новейшими концепциями западных мыслителей, в том числе «проблемой наукоучения, теории науки», а также о разочаровании в «возможности жить и дышать спокойно и свободно, будучи служителем церкви»^[73]. Соответствующим образом изменился и круг чтения Флоровского, ярким свидетельством чему может служить одна из первых его статей, написанная вскоре после эмиграции и, очевидно, во многом обусловленная впечатлениями от предшествующего чтения: «О народах не–исторических. Страна отцов и страна детей».

Как явствует из самого названия, статья навеяна мыслями «певца Заратустры» Ф. Ницше, который вспоминается и обильно цитируется почти на каждой странице, наряду с идеями Герцена, И. Г.Фихте, Г. Ф.Гегеля, А. Бергсона, О. Шпенглера и других, весьма далеких от православной традиции философов. «Православные» Соловьев, Киреевский, Достоевский здесь тоже фигурируют, но скорее в силу евразийской конъюнктуры статьи и притом на вторых ролях. Вместе с тем «О народах не–исторических» стала первой после семилетнего перерыва работой Флоровского, затрагивающей религиозно–философские проблемы. Если в начале 1910- х гг. он был всецело погружен в эту тематику и подготовил сразу несколько работ по русской религиозной мысли, то затем вплоть до 1921 г. ничего подобного уже не написал. А если вспомнить, что научные проблемы, которыми Флоровский занимался накануне эмиграции, уже никак не были связаны с его юношеской идеей религиозного призвания, с «вопросом об отношении христианства к жизни», выяснению которого он мечтал себя посвятить, то можно сделать вывод о потере серьезного интереса к религии.

Трудно однозначно определить, какой причиной был вызван такой поворот в настроениях Флоровского. Скорее всего, это был комплекс причин, среди которых могли сказаться и юношеский религиозный кризис, и впечатления от нового круга чтения, в котором появились такие авторы, как Ницше, и опыт университетских научно–лабораторных занятий, и изменение самого жизненного проекта Флоровского, окончательно отказавшегося от мечты о духовной академии и связанном с ней поприщем в связи с открывшимися перед ним перспективами университетской карьеры. Возможно, сыграл свою роль научный руководитель Флоровского по университету позитивист профессор Н. Н. Ланге (1858–1921). Очевидно, Ланге имел и моральное влияние на Флоровского, который уже в середине 1920–х посвятил своему научному руководителю одну из статей. Поэтому не исключено, что именно Ланге мог предложить своему подопечному Герцена в качестве темы диссертационного исследования, тем более, что сам Флоровский внутренне был к подобной теме уже вполне готов.

Забегая вперед, следует отметить, что знакомство с философией Герцена и созвучных ему зарубежных философов способствовало оригинальному повороту в развитии религиозно–философских взглядов Флоровского, в частности, в его отношении к Соловьеву и софиологической традиции. Но едва ли это играло какую‑то роль при выборе темы, едва ли Флоровский изначально обращался к наследию Герцена в поисках философского оружия для полемики с софиологией и «логическим провиденциализмом». Эти аспекты обнаружились уже позднее и послужили основой для ре- интерпретации всей темы. Опубликованные впоследствии тексты Флоровского о Герцене, которые принято рассматривать как фрагменты его несохранившейся диссертации, являются результатом существенной переработки и, судя по всему, уже далеки от первоначального проекта работы.

А сначала, при выборе темы диссертации, в обращении к Герцену вполне удачно совмещались старый интерес Флоровского к истории русской философии с его новым увлечением проблемой «наукоучения», в разработку которой «Искандер» внес вклад такими своими работами, как «Дилетантизм в науке», «Письма об изучении природы». Очевидно, не является простым совпадением, что первый лекционный курс, который Флоровский разработал и стал читать в Новороссийском университете в 1919 г., носил название «Логика науки о природе». Именно у Герцена Флоровский мог воспринять свою ключевую идею о «необходимости тесного контакта» философии и естествознания, сперва изложенную в письме Глубоковскому