Оригинально, хотя едва ли верно, было намерение докладчика дать в родоначальники футуризму Фридриха Ницше. Возможность такого сопоставления докладчик видит в той всяческой переоценке мировых ценностей, которую заново произвел футуризм, и отдает ему дань должного уважения в том, что футуризм не останавливался ни перед какими авторитетами.
Очень радует, что г. Закржевский обратил большое внимание на Рюрика Ивнева и отдал должное этому глубоко и болезненно талантливому поэту.
В первую половину доклада готтентоты были ошеломлены отсутствием ожидавшегося скандала и, поэтому ко второй половине, осмелев, решили сами создать его, чтобы получить хотя бы маленькое удовольствие.
Начался усердный кашель, часть публики начала уходить с топотом копыт и устраивать за дверьми «ропот народа». По застенчивости или же по особой корректности, конечно, недоступной дикарям, докладчик не просил председателя успокоить их, а председатель, искренно лишившийся дара слова, решительно не сделал ни одной попытки унять обманутых скандалистов и, только после записки, поданной одним из присутствующих поэтов с просьбой председательствовать приличнее, попросил публику соблюдать тишину.
Безобразнее всех вел себя один из представителей старой литературы. г. Телешов. Он, конечно, не мог понять, как можно читать о футуризме серьезный доклад, да еще достаточно длинный. и охал на весь зал, показывая жестами (ибо — смею полагать, другим способом объясняться ему во дано) докладчику, что давно пора кончать, закрывал глаза, зевал, и, наконец, с шумом ушел из зала. Но этим не ограничился и по временам, открывая дверь, что-то громко мычал.
Конечно, от г. Телешова нечего требовать культурности, но приходится удивляться председателю, проявившему ее не более и не остановившему его.
После доклада начались «прения». Выступил г. Яблоковский, при появлении которого на трибуне, раздался явственный свист, со стороны присутствующих в зале поэтов-футуристов, в виде протеста против поведения председателя. Тогда последний впервые обнаружил признаки жизни и пригрозил закрыть собрате. Очень удивляемся такой неожиданной энергии Ю. А. Бунина.
При уходе Яблоковского, бросавшего какой-то выпад в сторону «господ слева», футуристы проводили недоумевающего оратора аплодисментами.
После г. Яблоковского гнусавил какой-то старичок (оказавшаяся сотрудником «Русских Ведомостей»; о чем — понять было нельзя.
Потом на трибуне появился г. Гельман, ежегодно читающий доклады о проституции и также ежегодно оппонирующий докладчикам о футуризме. Звал он к демократии и еще к чему-то, а кончил тем, что приравнял футуристов к известным зловредным насекомым.
Дальше было еще веселее. Выступил Н. Бернер. Этот сюсюкающий юноша, бывший не так давно приверженцем футуризма, и сбежавший после того, как мама пригрозила, долго и нудно читал по записочке, написанной кем-то другим, так как сам Бернер всегда отличался отсутствием мыслей. В записке стояло — о символизме, о своем отношении к искусству, о личных творческих муках и о какофонии в стихах Мезонинцев.
Последним говорил Вадим Шершеневич. Указав на положительные стороны доклада, возразив г. Фриче, которого он упрекнул в незнании манифестов Маринетти и в подтасовке фактов, оппонент, вместо ответа на вызов, брошенный Мезониноу г. Бернером, сказал, что возражать на «обвинения, исходящие от двусторонней граммофонной пластинки» не приходится.
Прения закончились, председатель трудолюбиво вытащил из себя резюме, и сливочные дамы загалопировали к выходу.
С. Платонов.
Спектакли 2, 3, 4 и 5-го декабря 1913 года
Громадный успех футуризма, собиравшего в течение слишком сорока лекций, докладов и диспутов — массу публики в Петербурге — и наконец, два удивительных спектакля, «Трагедия» В. Маяковского и опера «Победа над Солнцем», слова А. Крученых, декор. кост. К. Малевича, музыка М. В. Матюшина, данные в начале декабря в театре бывш. Комиссаржевской, оставили всю перербургскую печать в незнании и непонимании важности происшедшего.
А главное, показали всю непроходимую, вульгарную тьму невежества даже среди властителей печатного слова. Неужели же стадность так их всех связала, что даже не дала возможности присмотреться, изучить, задуматься над тем, что в настоящее время проявляется в литературе, в музыке и живописи.
В живописи все эти сдвиги плоскостей, перемещения связи видимостей, введение новых понятий о выпуклости, тяжести, динамике формы, динамике краски.
В музыке идея новых гармоний, новых гармонизаций, нового строя (четверти тона). Одновременное движение четырех совершенно самостоятельных голосов (Регер, Шенберг).
В открытие слова и потому отрыв слова от смысла — право слова на самостоятельность, отсюда новое словотворчество (открытие гениального Хлебникова)
Так образовались:
В живописи — разлом старого академического рисунка — надоевший классицизм.
В музыке разлом старого звука — надоевший диатонизм.
В литературе разлом старого, затертого, захламленного слова, надоевший слово-смысл.
Только сидящие во тьме не видят света — глухие не слышат звука.
И вот взбег нашего глубокого русского творчества — оплеван невежеством отсталой передовой печати… Даже не подумали: а чем и как защищаются эти пугающие их сон люди — и можно ли бить незащищенного? Ведь ни одного положительно слова не раздалось в защиту, точно был отдан приказ по всей линии печати — Плевать и ругать!
