Фуше - [10]
Задача, выпавшая на долю Фуше, не из легких: провинции охвачены брожением, на дорогах орудуют банды роялистов. В самом Нанте зажиточная часть граждан считает, что революция совершила все что следовало и осуждает чрезмерное влияние парижской «черни» на государственные дела.
Не без труда Жозефу удается добраться до родного Нанта. Уже по дороге к месту назначения он бомбардирует Конвент письмами с требованием направить к нему военных советников и ружья. Прибыв в Нант в конце марта, Фуше организует батальон в 800 человек, тем самым восстановив прямое сообщение между Парижем и Нантом. К числу мероприятий, которым «представитель народа» придает особое значение, относится улучшение боевой подготовки отрядов Национальной гвардии. По его требованию военные занятия ополченцев проходят каждый день. Видимо, для того, чтобы граждан ничто не отвлекало от военных экзерциций, Фуше распоряжается закрыть местные театры. Одновременно он устанавливает плату несущим постоянную гарнизонную службу в размере 20 су в день, а для тех, кто служит за городом: пехотинцу — 25 су вдень, кавалеристу, соответственно — 35 су. Не рассчитывая только на своих земляков, Фуше продолжает требовать помощь из центра: «настоятельно необходимо, — извещает он Конвент, — чтобы вы распорядились о направлении войск… Вы можете положиться на мужество национальных гвардейцев Нанта; они полны отваги; но им недостает вождей, знающих военное дело>{86}. Кроме того, Фуше не забывает и о революционной пропаганде, рассылая жителям департамента патетические воззвания. Он призывает их «действовать, идти к победе, или ждать близ своего очага всех мук бесчестья и смерти»>{87}. Возвышенная декламация самого Фуше, видимо, только забавляла. Позднее он иронически и не без презрения к поверившим пропаганде простакам-патриотам характеризовал ее как «банальные фразы в духе времени…»>{88}. Уже в эти мартовские дни в деятельности Фуше проявились две чрезвычайно ярко выраженные черты: во-первых, способность принимать быстрые, жесткие решения; во-вторых, умение говорить с массами, используя для этого демагогические приемы, беззастенчиво «нападая» на богатых и священников. Когда Фуше спрашивают, могут ли пленные мятежники, доставленные в военный суд, иметь защитников, он отвечает отказом. Ссылаясь на закон 19 марта 1793 г., представитель народа поясняет: «Дух этого закона состоит в том, чтобы избавиться от формальностей и ускорить наказание. Народ жалуется на отсрочку правосудия; интересы общественного блага, самой человечности, требуют, чтобы оно было скорым и суровым»>{89}. Представителям народного общества в Сен-Винсенте Фуше рекомендует «хорошенько присматривать за богатыми, купцами и монополистами, корыстолюбцами, священниками, аристократами, теми подозрительными, которые именуют себя умеренными. Немедленно разоблачайте их во имя правосудия! Республиканец ни в чем не нуждается, кроме железа, хлеба и сорока монет в год…»>{90}.
Образ «идеального санкюлота»[17], нарисованный Фуше, настолько хорош, что ровно год спустя, выступая с докладом в Конвенте, «тень» Неподкупного — Кутон — произносит слова, весьма созвучные сентенциям комиссара Фуше:
«О, сколь безрассудны люди! — восклицает он. — Что нужно им для жизни и счастья? Несколько унций пищи в день, радость творить добро и сознание того, что совесть чиста — вот и все»>{91}.
С появлением в начале апреля 1793 г. в Нанте регулярных войск генерала Бейссера опасность, нависшая над городом, была снята. 12 апреля Фуше издал прокламацию, в которой пообещал 6 тысяч ливров тому, кто выдаст вожаков восстания. Одновременно проконсул гарантировал амнистию тем из мятежников, кто в течение 24-х часов сложит оружие. Особого результата прокламация, однако, не дала.
В начале мая 1793 г., пробыв в миссии два месяца, Фуше возвратился в Париж. Здесь он вновь активно участвует в работе комитета по народному образованию и даже успевает опубликовать «Рассуждение о народном воспитании», почти полностью посвященное вопросам борьбы с религией и церковью, точнее с влиянием церкви на школу. Он требует прекращения содержания служителей культа на государственный счет и решительной антирелигиозной пропаганды. «Национальный Конвент, — заявляет Фуше, — не должен признавать иной религии, кроме религии морали, иного культа, кроме культа отечества, иного догмата, кроме догмата народного суверенитета… Итак, как политика, так и философия предписывают нам как можно скорее заменить старые предрассудки и вековые заблуждения установлениями, достойными великого народа, уроками, которые упрочат и разовьют его способности, гражданскими праздниками, отправляемыми… с теми простыми, гордыми и республиканскими обрядами, которые трогают и возвышают душу…»
